Столичный доктор
Шрифт:
Проковылял к окну, открыл форточку во всю ширь.
Вика заплакала, причем громко, навзрыд. Сейчас ее трогать не смысла, только все усугубить можно.
Дошел до двери, открыл. Боже, какие белые лица у родственников. В глазах мольба и страх.
– Примите мои соболезнования, – только и смог произнести я. – Сделал все, что мог, но не помогло.
Все ломанулись к кушетке с телом, взвыли. Началось натуральное столпотворение. Седой схватил меня за грудки, приподнял:
– Убил Машку, ирод!
В спине что-то хрустнуло,
Где-то час шла суета. Оттаскивали и успокаивали отца умершей женщины, пришел пристав, выслушал жалобы и стенания родственников, отвел меня в кабинет, захлопнул дверь:
– Ничего нельзя было сделать?
От Блюдникова умеренно попахивало алкоголем, лицо раскраснелось, усы еще больше вспучились. А ведь кто-то, не будем тыкать пальцем, продолжает разговляться.
– Сделал все, что мог. Посмотрите, как она избита. – Я откинул простыню, которой накрыл труп.
Вика опять заплакала, Блюдников перекрестился.
– Ребро проткнуло легкое, воздух попал в плевру. Я его смог удалить, но этого было недостаточно. Обломок кости порвал артерию, кровь потекла внутрь.
– Что не отправили в больницу?
– Не довезли бы. Она уже задыхалась.
На самом деле я не был уверен, что спас бы женщину даже в условиях современной реанимации. Ну был бы у меня рентгеновский снимок… Начал бы я ее зашивать раньше. Перелили бы пару единиц крови. Потом стрельнул дефибриллятором, чтобы попытаться запустить сердце. Нет, все равно могла бы умереть от быстрого внутреннего кровотечения. Впрочем, вскрытие покажет, патологоанатомы – самые знающие врачи.
Пристав взял адрес мужа погибшей, поехал его арестовывать. Пришел отец Серафим, повздыхал, помолился с родственниками, увел их. Как же я был рад, что он обошелся без нравоучительных бесед со мной и Викторией.
Почти сразу за трупом явились работники судебного морга, вызванные Блюдниковым. Увезли тело.
Думаете на этом все закончилось? Ага, как бы не так. Пока шла суета, на улице скопилась целая очередь болящих!
– Я… я не могу так! – Бледная Вика раскачивалась из стороны в сторону.
– Возьми себя в руки! Еще два часа приема. – Я накапал девушке раствора валерьянки, силком заставил выпить.
Я бы и сам сейчас глотнул чего покрепче. Устроили тут в прошлом скорую вместе с акушерским пунктом и оперативной хирургией… Нет, всех в сад, то есть в больницу. Буду брать только неотложных, кого не довезешь.
Слава богу, таких практически не было. Переломы, растяжения, сломанные в драке зубы, остатки которых легко поддавались моим щипцам. Участие Вики практически не требовалось: гипс я и сам наловчился накладывать, работа дантиста – вырвать и посоветовать промывать водкой – тоже шла гладко. До тех пор, пока под самое закрытие не явились трое парней в серых бекешах и меховых шапках. Один из них держался за лицо и тонко подвывал.
– Вот, доктор, ожог у Андрюхи…
Ни здрасьте тебе, ничего.
Я выглянул в комнату ожиданий: уже никого. Все разошлись праздновать дальше.
– Ну показывай, что там у тебя? – Я махнул рукой на кушетку, парни усадили туда болящего.
Пациент убрал руки от лица… и я еще успел подхватить Вику. Она упала в обморок. Лицо у парня было сильно обожжено, кожа слезала клочьями. Один глаз практически вытек, глазница смотрела на нас зрачком со щеки. Натуральный Фредди Крюггер, только когтей-ножей на руках не хватает.
– У-у-у, – выл «Фредди».
– А-а-а, – вторила ему быстро очнувшаяся Вика.
И что делать? Перенес девушку в кресло, вымыл на автомате руки.
– Чем это он так? – поинтересовался я у переминающихся возле двери парней.
– Колбу разбил, дурак, – буркнул правый. Мощный такой, с длинными руками и лицом неандертальца. Надбровные дуги, скулы… Мама согрешила со снежным человеком? Черт, какая только ерунда в голову не лезет. Защитная реакция.
– Азотная кислота в лицо брызнула, – произнес второй парень. Мелкий такой, суетливый. Все перекидывает из руки в руку железный шарик, переминается.
– В больницу его надо.
– А ежели сдохнет по дороге? – Большой надвинулся на меня. – Лечи!
Ладно, попробуем. Ожоги кислотой – штука нехорошая. Дело дрянь, если сразу не промыли… Такой ожог ничем нынче вылечить нельзя. Но я могу усыпить «Фредди», почистить глазницу, перевязать, после чего со спокойной душой сплавить его в Екатерининскую – там уже остатками кожи займутся хирурги.
Этим я и занялся. Усыпил хлороформом, удалил остатки глаза, прочистил глазницу, продезинфицировал. Вика перестала кричать, встала и, отворачивая лицо, начала мне помогать. Будет из нее толк!
Только я успел об этом подумать, как девушка на ухо мне прошептала:
– Это бомбисты! У них часто бывают кислотные ожоги.
Я на автомате посмотрел на руки парней. И очень зря. Мелкий, видимо, услышал шепот, увидел мой взгляд. Он выхватил из недр бекеши револьвер, крикнул:
– Чуб, они догадались! Под лед их надо!
Черный зрачок дула уставился прямо мне в глаза.
Глава 9
Вика ойкнула, попятилась прочь. Я же, наоборот, сделал шаг вперед, закрывая ее собой.
– Стой, сука! Стрельну!
Палец мелкого на спусковом крючке побелел.
– Чуб, – повернулся я к «неандертальцу», – и врачей не пожалеете? А на каторге как на это посмотрят?
Меня охватил какой-то странный кураж. А ведь сейчас все, может, и закончится, этот нелепый костюмированный исторический балаган. Вику только жалко, хорошая девушка.
Чуб наморщил лоб, пытаясь вникнуть в ситуацию. Небыстрый товарищ.
А тут и обожженный очнулся. Застонал, сдернул с себя марлю – хлороформа у меня оставалось мало, так что дозу ему выделил небольшую.