Столичный доктор
Шрифт:
– Я обсудила с маман… Если вы не против, чтобы она иногда заходила к вам… к нам во врачебный кабинет… Я бы согласилась поработать с вами!
Тут нужна пауза. Не торопить и не гнать. Лучше даже слегка сдать назад. Мама хочет нас пасти? Да ради бога!
– Виктория Августовна…
– Просто Виктория.
– Вика!
Зрачки девушки расширились.
– Вы же… ты! Ты же понимаешь, что работа врача грязная, местами противная? Медсестрам приходится иметь дело с гноем, рвотой, другими неприятными… выделениями.
Девушка все еще на меня смотрела большими глазами, в шоке от такого быстрого и непривычного перехода на «ты». Крутить волосы перестала, начала перебирать пальчиками батистовый платочек.
– Вот смотри. Я обратился к тебе на «ты». Это уже фраппирует, да? А представь, что привезут на прием женщину с кровотечением, которая недавно неудачно травила плод?
Этим я почти добил Вику. Она побледнела, схватила бокал, допила вино. Тут опять нужна пауза. Пусть все осмыслит. Я сходил на кухню за ножом и вилками, проведал Кузьму. Тот перебрался в каморку под пролетом лестницы, храпит.
Порезал сыр, закусил «риоху». Виктория все еще пребывала в сильном раздумье. Да, медицина – она не для кисейных барышень. Приехать из пансиона с музицированиями и танцами, окунуться в боль, кровь и гной… Приятного мало.
– Я бы… хотела попробовать и в то же время очень боюсь подвести вас.
– Тебя! Пока наедине или во врачебном кабинете, говори мне «ты». – Я развел руками. – Ситуации на приеме бывают разные. Расшаркиваться нет времени, человек может умереть, пока мы соблюдаем нормы приличия.
– Я понимаю. Да, хорошо. – Вика тоже прихватила сыра, мы разломили французскую булку пополам. Прямо преломили хлеб на «тайной вечере». Тем более за окном и правда стемнело. Я еще раз сходил на кухню, принес керосиновую лампу. Зажег.
– А кто была та… женщина, которую я застала?
– Моя бывшая возлюбленная, – прямо глядя в глаза, ответил я. – Когда со мной случилось несчастье, она меня бросила. А сегодня заявилась просить прощения.
– И вы… то есть ты… не простил?
– Сама все видела.
Мы помолчали, допивая вино.
– Мне, кажется, уже пора. – Девушка тоже посмотрела за окно. – Уже поздно, мама будет волноваться.
Ах, как не хватает собственного телефона! Первое, что сделаю, когда разбогатею, осчастливлю фирму Белл парой банковских чеков.
– Что ж… Я сейчас разбужу Кузьму. – Надеюсь, этот алкоголик успел проспаться. – Он найдет пролетку для вас и сопроводит домой.
– Для тебя! – Вика засмеялась. – Сам же предложил быть на «ты»!
– Точно…
Политесы, они затягивают.
– Жду тебя послезавтра, дом Пороховщикова на Арбате. Начинаем в десять утра.
Глава 8
Умер Павел Тимофеевич. Прямо на Рождество, не приходя в сознание. Узнал я об этом на торжественном богослужении в церкви. Серафим служил уж больно с каким-то непроницаемым лицом, периодически поглядывая на меня. А ведь Рождество – это главный после Пасхи праздник в православии. Все радуются, обнимаются, дарят подарки. В основном, конечно, детям. И тут вдруг такие «гляделки».
После окончания богослужения я отловил Серафима, поинтересовался, в чем дело. Не провинился ли чем… Может, опять кто из пациентов кляузу сочинил.
– Горе у нас… – Священник тяжело вздохнул. – Скончался наш доктор. Вчера ночью.
Я ахнул. Так и не сподобился к нему прорваться, только через пристава посылку собирали, письмо написали. Дескать, не волнуйся, Павел Тимофеевич, дело твое не брошено, пациенты обихожены… Да и не пустили бы нас в инфекционное отделение. Самооправдания, чего уж там… Тот, кто хочет, находит способ. Тот, кто не хочет, находит причину. Старая истина.
– Когда похороны?
– Даже не знаю, что делать. Дочь на телеграмму не ответила. Может, адрес поменялся?
– Он через пару дней… протухнет. Долго хранить нельзя…
– Ждать не будем, на третий день погребение. Все одно хоронить в закрытом гробу. – Священник тяжело вздохнул. – Из канцелярии МВД уже было указание Блюдникову. В связи с тифом.
М-да… Праздник «к нам приходит», светящиеся грузовики с «колой» едут…
На самом деле Москва была довольно неплохо украшена к Рождеству. Везде стояли елки, разноцветными гирляндами были декорированы дома, дворы. В честь торжества на центральных площадях стреляли из пушек и зажигали всевозможные свечи, пускали фейерверки. Все это создавало атмосферу праздника. И вот тут такая трагедия…
– Когда отпевание? – поинтересовался я. Это священник может решить и без родственников.
– Завтра. Приходите к обеду.
С утра пришлось помахать лопатой: снег завалил дверь во врачебный кабинет, и она банально не открывалась. Пошел к дворнику, которого не было на месте. Но зато удалось возле дворницкой раздобыть лопату. Сначала копал Кузьма, потом – я. А что? Отличная разминка перед тяжелым трудовым днем. Это москвичи сейчас продолжают праздновать, разговляться, а мне после лопаты шприц с камфорой в руки – и вперед.
Откопавшись, я загрузил слугу растопкой печек, после чего Кузьма должен был подготовить гипс с крахмалом и замочить марлю. И побольше. Чую, много сегодня будет поломанных: снег на улицах не убран, под ним много льда, который тоже никто не откалывает. Протоптали дорожки в сугробах, и ладно. Эх, как же не хватает рентгена, хотя бы самого примитивного.
Я начал стерилизовать хирургические инструменты, зубные щипцы. А тут и раскрасневшаяся с мороза Вика появилась. С мамочкой.
– Я не опоздала? – спросила девушка, скидывая шубку подскочившему Кузьме.