Столичный миф
Шрифт:
На кухне Аллочка делала вид, что моет посуду. Но все у нее валилось из рук. Она с тоской посматривала в окошко и жалела о том, что не может вот так просто взять и убежать куда глаза глядят. Надо помочь тетке прибраться после гостей. Конечно, можно все бросить на Костика. Это ведь ему отойдет теткина квартира после ее смерти. Но он уже слишком набрался. Проку от него никакого нет. Придется досидеть до конца.
— За гостеприимство, — сказал Леха, увидев, что Костик уже поднял рюмку. Ох уж эти рюмки. Вмещают сто грамм, а по виду никак этого не скажешь. Но Лехе
Он высидел чудовищную пробку на Таганке, он мчался сюда по Ленинскому проспекту со скоростью сто сорок километров в час; так что заслужил. Действительно, заслужил. Да и перед разговором с Аллочкой надо было выпить тоже. Как ни крути, без водки не обойдешься.
Опрокинул, закусил тем, что попалось под руку. Выдохнул. Колбаса слишком острая. Горло дерет.
Аллочки между тем рядом не было. Говорить с ее родичами Лехе было не о чем. Костик — добрая душа, но в ожидании невесты Лехе было не до него.
Леха вдруг вспомнил, что последний раз кушал вчера. Он удивился, оглядел стол, а потом принялся равномерно и методично поглощать все, до чего мог дотянуться.
Родичи искоса (вежливость не позволяла им разглядывать его прямо) смотрели на Леху. Судя по всему, они смотрели одобрительно. Пожилая женщина у окна незаметно коснулась своего шиньона на затылке, поправив прядь, и начала про себе высчитывать, что именно она сможет подарить на свадьбу: фритюрницу или комбайн.
Пожалуй, не стоило Лехе пропускать вторую рюмку. Хотя, с другой стороны, дело уже сделано. Аллочка его сама позвала, и вот он уже здесь, о чем тут еще говорить? Но какое-то гнетущее предчувствие шевельнулось внутри. Леха нервничал, не понимая от чего. И поэтому выпил вторую рюмку.
Водка прошла не то в три, не то в пять глотков. Это все от того, что рюмки у них здесь неправильные. Слишком узкие — не размахнешься. Зажевал длинным куском сладковатой и надушенной укропом маринованной селедки, потом тыльной стороной ладони стер с подбородка две пролитые водочные капли. С кем не бывает!
Рядом с ним слева села Аллочка. И холод от нее шел, как от совсем ледяной рыбы. Прямо как из проруби. Аллочка собралась быть вежливой до одури и полного самозабвения. Она морщилась, чувствуя, как справа от нее жрет и пьет толстомордая скотина, которая только что кого-то оттрахала и, как ни в чем не бывало, думает, что это ей (скотине) сойдет с рук.
Нет. Не сойдет. Ох не сойдет!
Прежде чем Аллочка собралась с духом, Леха повернулся к ней. От неожиданности она спросила:
— Тебе чего-нибудь положить? Ты чего-нибудь хочешь?
Леха на ухо, но так, что слышал весь стол, прошептал:
— Да. Тебя. Но не сейчас. Чуть позже.
Тетка, в этот момент стоявшая в дверях, в ужасе отшатнулась назад: ей показалось, будто в кухне лопнула газовая труба. Но это Аллочка зашипела. Ей и так маленький скунс весь день грыз печень. А теперь в голове большой шаман забил в свой бубен, созывая духов. Женская истерика — это поезд метро. Сел на «Курской», вышел на «Комсомольской». Никак иначе. Пока вагон, с грохотом и искрами, не совершит в железобетонной трубе
— Алексей! — Взвизгнула Аллочка. — Ну ты и сволочь!
Леха выронил вилку. В наступившей абсолютной тишине он отчетливо услышал, как два раза она подпрыгнула на паркете и улеглась.
— Катись обратно к своей сучке! Я сижу, жду тебя здесь, а ты отклеиться от нее не можешь! Пробки на Москве! — Аллочка набрала воздуху побольше, и голос ее подскочил на октаву вверх:
— Какие пробки в Москве в праздники в четыре часа дня! У, старый вонючий импотент! Подонок! И как меня только угораздило с тобой связаться! Чертов извращенец!
Тут у Аллочки перехватило дыхание. Но в тишине ей вдруг снова послышался звонкий шлепок по голому телу, его раскатистое эхо под высоким потолком и издевательское «ха-ха». Она побледнела больше, и голос зазвучал еще громче:
— Думаешь, я не знаю, как тебя зовут девчонки в конторе за глаза? Кобель Солнышко! Подумать только, Кобель Солнышко! Меня от тебя просто тошнит.
Обидно ей было досмерти. Ее, принцессу, этот засранец предпочел какой-то шлюшке. Взял и предпочел. Поэтому Аллочка поливала его всем дерьмом, какое только могла придумать, — чтобы ей было проще от него отказаться. А это все-таки было очень, очень нелегко.
Преодолев шок, Леха понял, что это она всерьез. Под руку ему попалась пластиковая бутылка с лимонадом. Он предпочел бы минералку. Он взял ее за горлышко и налил в почти пустой костиковский высокий стакан. Поставил не глядя бутылку на место — все это не отводя от Аллочки глаз.
Коротким движением выплеснул весь стакан на нее. У Аллочки отвисла челюсть. Глаза раскрылись еще шире. Она смолкла. Леха поднялся, обеими руками взял ее за плечи. Она послушно встала — а может, это он ее приподнял.
Какое-то время в ванной она сосредоточенно смывала тушь. Потом дверь открылась, на пороге стоял и негромко сопел Костик. Из-за его плеча выглядывала Нина Алексеевна. Сидящий на краю ванны Леха щелчком стряхнул пепел с сигареты на пол и вопросительно на них посмотрел.
— Это моя невеста, — сказал наконец он. — Закрой дверь.
Костик размышлял секунд пять. А может, десять:
— Я на кухне. Если что надо будет…
И прикрыл дверь.
— Ты всю стену водой уделал, — всхлипнув, сказала Аллочка. — Ее теперь перекрашивать придется. — Снова всхлипнула.
Зажурчала вода, потом Аллочка разогнулась и принялась внимательно рассматривать свои глаза в зеркале: немного припухли. Ай-яй-яй!
— Аллочка. Я тебя очень люблю. Но как это все понимать, милая?
— Ты сам все знаешь. — Она чувствовала сильную усталость, и ей безумно захотелось вдруг уткнуться в его плечо, уцепиться намертво и долго жаловаться на свою горькую девичью судьбу.
Но точка покоя была уже пройдена; железный безумный зомби, имя которого — ненависть и ревность, уже принялся собирать себя из обломков. Аллочка еще раз посмотрела в зеркало, потом сняла с вешалки махровое полотенце и принялась вытирать мокрые и липкие волосы. И начала говорить серьезно: