Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность

Тарик Али

«Мужья — попечители [своих] жен, поскольку Аллах дал одним людям преимущество перед другими и поскольку мужья расходуют [на содержание жен] средства из своего имущества. Добродетельные женщины преданы [своим мужьям] и хранят честь, которую Аллах велел беречь. А тех жен, в верности которых вы не уверены, [сначала] увещевайте, [потом] избегайте их на супружеском ложе и, [наконец], побивайте. Если же они повинуются вам, то не обижайте их. Воистину, Аллах возвышен, велик. (4.34)

Через несколько глав Аллах в своей безграничной щедрости признает исключительные потребности пророка в этой области жизни и мудро предоставляет ему карт-бланш:

«О Пророк! Воистину, Мы дозволили тебе [брать в] жены тех [женщин], которым ты уплатил их вознаграждение, твоих невольниц, дарованных тебе

Аллахом, дочерей твоих дядей со стороны отца, дочерей твоих теток со стороны отца, дочерей твоих дядей со стороны матери, дочерей твоих теток со стороны матери, которые выселились [в Медину] вместе с тобой, а также верующую женщину, если она по доброй воле выходит за Пророка [и] если Пророк хочет жениться на ней. [Последнее] дозволено только тебе, но не другим верующим. Мы знаем, что Мы предписали им (т. е. остальным верующим) относительно их жен и невольниц, [исключение сделано для тебя], чтобы ты не чувствовал неудобства. А ведь Аллах прощающий, милосердный». (33.50)

Мухаммед сообщил об этом откровении своей жене Айше. Она была женщиной великого ума и всегда испытывала страстный интерес к политике и государственным делам. Она попросила мужа объяснить, почему Аллах считает, что все правоверные непременно мужского пола. Этот неожиданный вопрос вызвал немедленный сдвиг в «половых вопросах», все последующие откровения адресуются уже как мужчинам, так и женщинам. Айша, хорошо информированная о последнем «официальном заявлении с Небес», дает, как обнаруживается в одном из хадисов, саркастический ответ: «Воистину, ты, господин, торопишься получить свое удовольствие».

В другом хадисе, записанном Бохари [28] (том IV, стр. 91), процитированы слова Мухаммеда, произнесенные после его очередного общения с Всевышним. Пророк «заметил, что ад населен в большинстве женщинами», и, в соответствии с другим хадисом, признался в том, что «если бы мне было дано право приказать кому-то подчиняться иному господину, кроме Аллаха, я бы, конечно, приказал женщинам подчиняться своим мужьям, поэтому велики права мужа над своей женой». Поскольку большинство этих традиций придуманы, то дело здесь не в том, говорил ли пророк в действительности эти слова или нет, а в том, что люди верят в то, что они были сказаны, и поэтому они являются частью исламской культуры.

28

Бохари (т. е. Бухарский) — прозвище знаменитого мусульманского богослова Абу-Абдалла-Мохаммеда (810–870), составил собрание изречений Мухаммеда, которые ставятся правоверными мусульманами наравне с Кораном.

Традиции, подобные этой, свидетельствуют о том, что ранний ислам, которым бесконечно восхищаются исламские фундаменталисты сегодня, оказался не в состоянии до конца покорить женщин. Этому процессу сопротивлялись все слои общества, как высшие, так и низшие. В решающих схватках, как интеллектуальных, так и военных, женщины играли важную роль. В 625 году во время сражения при Ухуде, в котором мусульмане потерпели сокрушительное поражение, жена влиятельного языческого вождя из Мекки, Хинд бинт-Утба, напутствовала своих воинов так:

Мы отвергаем этого распутника! От его Аллаха мы отрекаемся! Его религия нам отвратительна, и мы ее ненавидим!

Первый сподвижник пророка и будущий халиф Омар отвечал с разоблачительной находчивостью:

Да проклянет Аллах Хинд, Выделяющуюся среди Хиндов Своим большим похотником, И пусть он проклянет вместе с ней и ее мужа!

При жизни Мухаммеда и в течение многих десятилетий после его смерти женщины сражались бок о бок с мужчинами, несмотря на их предполагаемую неполноценность. Они также боролись за сохранение своей независимости. Сукайну, внучку четвертого халифа Али и вдохновительницу шиитского ислама, как-то попросили объяснить, почему она такая раскованная

и веселая, в то время как ее сестра, напротив, суровая и серьезная. Говорят, она ответила в том смысле, что ее назвали в честь прабабушки, жившей в ту пору, когда ислама еще не было, а ее сестре досталось имя бабушки-мусульманки.

Ислам стремился подавить политическую и сексуальную анархию, которой отличалась джахилийя. Мухаммед обладал скорее политическим, чем религиозным гением. Религия, как позволяет предположить диалог пророка с Аишой, выполняла обычно инструментальную функцию. Прежде всего, Мухаммеду нужно было государство, чтобы продвигать свои убеждения. Отряды вооруженных мужчин и женщин были первым, самым примитивным обликом нового государства. Однако чтобы стать действенным, новый порядок должен был стать обрядовым. Перед лицом соперничающих монотеистических религий и язычества разум должно было изгнать. Верующие никогда не признавали и не признают это, но факт остается фактом: при создании любой новой системы кодекс норм поведения гораздо более важен, чем собственно вера. Последняя необходима, чтобы регламентировать поведение, но как только эта цель достигнута, новая общность становится достаточно единой и сильной для того, чтобы сопротивляться всем соблазнам. В мире, где не было наций и национальностей, исламский мир приблизился к тому, чтобы заменить современное понятие «национальности» и стать основой формирования универсальной общности. Если некоторые разделы Корана читаются как документы, целью которых является отмежевание ислама от иудаизма и христианства, то другие его разделы состоят из детальных предписаний поведения в социальной, экономической и сексуальной сферах жизни, что было крайне важно для нового государства.

За те века, на протяжении которых ислам распространялся по свету и создавал империи или сообщества, протянувшиеся от берегов Атлантики до Китая, его институты и обычаи вплетались в ту бесшовную ткань, которой становилась мусульманская общность. Расхождение во взглядах не было чем-то необычным, однако после первого тысячелетия оно редко преступало границы существующего политико-религиозного космоса. По мнению представителей этой исламской общности, никогда еще не существовало мира лучше.

Крах Османской империи вдребезги разбил это самодовольство, а из черепков так и не вылилась новая форма. Перед лицом современности, которую в исламский мир слишком часто приносили штык и ружье Гатлинга, традиционалисты легко уживались с колониальными властями, сотрудничая с ними. В отличие от Наполеона в Египте, в XIX–XX веках колонизаторы не были заинтересованы в распространении на покоренных территориях ценностей эпохи Просвещения.

Работы Руссо, Монтескье, Пейна, Фурье, Фейербаха или Маркса не входили в учебные планы для неселения колоний. Доступ к ним был разрешен немногим, тем, кто мог себе позволить европейское образование, но таких было мало. Обе стороны устраивало сохранение «культурной» непрерывности ислама. Жесткие статуты, стоявшие на страже неравенства женщин, ревностно оберегались; на женскую половину не было доступа ни колониализму, ни новому капитализму. Семья стала неприкасаемой — надежнейшим убежищем мусульманской общности, что с опасной чувствительностью описал в своих романах Наджиб Махфуз. Сохранение этого аспекта мусульманской общности стало боевым лозунгом фундаменталистов перед лицом империализма. И Сайид Кутб, и Рухолла Хомейни заклеймили те свободы, которыми пользуются западные женщины, как ложные. Лучше быть женщиной, защищенной исламским государством, чем случайным сексуальным объектом, который видится как таковой каждым прохожим.

Во всем этом отражался страх мужчин перед женщинами, беспокойство вследствие того, что сила женского желания виделась ими как неукротимая и опасная; ее нужно было подавлять строгим кодексом поведения, нарушение которого вело к жестоким наказаниям. Это был ярко выраженный страх раннего ислама, что подтверждается высказыванием, которое приписывают халифу Али: «Всемогущий Аллах создал сексуальное желание в десяти частях, затем он дал девять частей женщине и одну мужчине». Эта идея о гиперсексуальности женщин находилась в остром противоречии с христианским благочестием, с его проповедью сексуального воздержания и необходимости законного брака, которую павликанская традиция приняла нехотя, как необходимое условие воспроизводства. Корни такого отношения к женщине уходят в языческое арабское общество, где женщины в торговле, племенной политике и сексуальной жизни играли центральную роль.