Столп огненный
Шрифт:
Барни подумалось, что тетушка может быть права: черная кожа Эбримы наверняка заставляет монахов подозревать раба в чем угодно.
А Бетси продолжала:
– Педро Руис, – она кивнула в сторону сеньора Руиса и его дочери, – читает сочинения Эразма и спорит с архидьяконом Ромеро о богословских вопросах.
– Но ведь Педро и Эбрима ходят к мессе! – упорствовал Карлос.
– Алонсо скажет, что они предаются языческому разврату у себя дома, за плотно закрытыми ставнями и крепко запертыми дверями.
– Ему понадобятся свидетели.
– Зачем? Еретики сами сознаются.
Карлос озадаченно покачал головой.
– С какой стати?
– Ты признаешься в чем угодно, если тебя раздеть догола и связать так туго, что веревки начнут рвать кожу и отделять плоть от костей…
– Перестань! – Карлос вздрогнул. – Я понял, понял!
Интересно, спросил себя Барни, откуда Бетси известно о пытках, применяемых инквизицией?
Алонсо между тем призывал горожан, всех и каждого, присоединиться к новому крестовому походу против неверных, кои скрываются прямо среди них. Когда он завершил свою проповедь, началось причастие. Вглядываясь в лица прихожан, Барни думал, что эта проповедь многих заставила обеспокоиться. Все они были добрыми католиками, но желали спокойной жизни, а вовсе не крестового похода. Подобно тетушке Бетси, они чуяли неприятности впереди.
Когда служба закончилась и священники торжественно прошли по нефу, Карлос сказал Барни:
– Идем, потолкуем с Вильяверде. Мне не помешает дружеское плечо.
Барни не стал возражать. Карлос приблизился к Франсиско Вильяверде и поклонился.
– Уделите мне толику вашего времени, сеньор, дабы мы могли обсудить дело немалой важности.
По возрасту Франсиско Вильяверде приходился ровесником тетушке Бетси. Валентина была его дочерью от второй жены. Лощеный и самодовольный, он держался, в общем-то, достаточно дружелюбно.
– Конечно, – ответил Франсиско с вежливой улыбкой.
Барни заметил, как Валентина потупилась. Она явно догадывалась, о чем пойдет речь, а вот отец девушки, по-видимому, пребывал в неведении.
– Минул год, как умер мой отец, – произнес Карлос.
Барни ожидал услышать в ответ пожелание, чтобы душа усопшего упокоилась в мире, – таково было общепринятое правило поведения, когда в разговоре упоминали умерших родичей. К его изумлению, Франсиско промолчал.
– Теперь всякий видит, что моя мастерская разумно управляется и процветает, – продолжал Карлос.
– Вас можно поздравить, – признал Франсиско.
– Благодарю.
– К чему вы клоните, молодой Карлос?
– Мне двадцать два года, я здоров и обеспечен. Я готов жениться. Я буду любить свою жену и заботиться о ней.
– Не сомневаюсь. И?..
– Смиренно прошу принять меня в вашем доме, сеньор, и льщу себя надеждой, что ваша прелестная дочь Валентина окажет мне честь стать моею избранницей.
Валентина зарделась. Ее брат, стоявший рядом, издал звук, который можно было принять за возмущенное фырканье.
Дружелюбие Франсиско Вильяверде мгновенно исчезло.
– Что за чушь? Даже не мечтайте!
Карлос опешил настолько, что на некоторое время утратил дар речи.
– Да как вы посмели? – негодующе процедил Франсиско. – Чтобы моя дочь?..
– Но… – выдавил Карлос. – Могу я спросить, почему?
Барни задавал себе тот же вопрос. У Франсиско не было ни малейших оснований мнить себя выше Крусов. Он был парфюмером; возможно, это занятие считалось чуть более утонченным, нежели ремесло мастера по металлу, но все равно он, подобно Карлосу, производил товары и торговал ими. К знати его семейство не принадлежало.
Франсиско помедлил и нехотя ответил:
– Ваша кровь нечиста.
– Из-за моей бабки-англичанки? – неверяще проговорил Карлос. – Это же глупость!
– Последите за языком! – ощетинился брат Валентины.
– Я не потерплю, чтобы меня именовали глупцом, – горделиво бросил Франсиско.
Валентина кусала губы. Должно быть, она, как и Карлос, не ожидала от отца столь решительного отказа.
– Погодите, прошу вас! – воскликнул Карлос.
Но Франсиско не прислушался к мольбе.
– Разговор окончен. – Он отвернулся, взял Валентину под руку и повел дочь к западным вратам собора. Жена и сын последовали за ним. Идти следом смысла не было, и Барни твердо решил остановить Карлоса, если тот вздумает выставить себя на посмешище.
Карлос был уязвлен и зол. Обвинение в нечистоте крови выглядело смехотворно нелепым, но от того не переставало ранить. Под нечистой кровью в этой стране обычно подразумевали кровь иудейскую или мусульманскую, и Барни прежде не доводилось слышать, чтобы такое обвинение бросали в лицо тому, у кого в роду имелись предки-англичане. Впрочем, чваниться можно по любому поводу…
К мужчинам подошли Эбрима и Бетси. Тетушка сразу заметила настроение Карлоса и вопросительно поглядела на Барни.
– Ему отказали, – вполголоса пояснил юноша.
– Вот дьявол! – пробормотала Бетси.
Она сочувствовала Карлосу, но как будто нисколько не удивилась; более того, Барни почудилось, что тетушка ожидала подобного исхода сватовства.
Эбрима сочувствовал Карлосу и хотел бы сделать что-нибудь, чтобы подбодрить своего хозяина. По возвращении домой он предложил опробовать новую печь. Мол, какая разница, когда начинать? Африканец полагал, что это занятие отвлечет Карлоса от размышлений о пережитом унижении. Да, христианам возбраняется трудиться по воскресеньям, но ведь это не работа, а так, пробная попытка.
Карлосу предложение понравилось. Он принялся растапливать печь, пока Эбрима запрягал вола в хитроумные постромки, а Барни смешивал железную руду с известняком.
С мехами пришлось повозиться, понадобилось слегка изменить конструкцию, которую приводил в движение вол. Тетушка Бетси, наблюдая за происходящим, сообразила, что ее надежды на чинный воскресный обед пошли прахом, и принесла мужчинам хлеб и подсоленную свинину. Солнце уже стало клониться к закату, когда все наконец удалось пересобрать заново. Когда пламя, раздуваемое двойными мехами, жарко запылало, Эбрима стал кидать в печь руду, смешанную с известняком.