Столпы Земли
Шрифт:
— По воскресеньям.
Она приподняла свои выщипанные брови:
— Вы, святые отцы, обычно выступаете против воскресных рынков. Разве они не отвлекают прихожан от посещения церкви?
— В нашем случае нет, — проговорил Филип. — Люди приходят потрудиться на строительстве и помолиться, а заодно кое-что покупают и продают.
— То есть рынок у тебя уже действует? — в упор спросила Мод.
Филип понял, что допустил промах. Он клял себя последними словами.
— Нет, миледи, — пришел ему на помощь Франциск. — В настоящее время рынка там нет. Он образовался стихийно, но приор Филип приказал закрыть его до тех пор, пока не получит разрешение.
Это было правдой, хотя и не всей правдой. Однако Мод, казалось, поверила. Филип в мыслях молил Бога простить Франциску его маленькое лукавство.
— А нет ли в том краю еще одного рынка? — продолжала задавать вопросы Мод.
— Есть, в Ширинге, — заговорил граф Уильям, — и Кингсбриджский рынок мешает его торговле.
— Но ведь Ширинг в двадцати милях от Кингсбриджа! — возразил Филип.
— Миледи, — спокойно сказал Франциск, — правило гласит, что рынки должны располагаться не ближе чем в четырнадцати милях друг от друга. В соответствии с этим правилом Кингсбридж и Ширинг не являются конкурентами.
Она кивнула, давая понять, что согласна с упомянутым Франциском пунктом закона. «Пока, — отметил про себя Филип, — все идет как надо».
— Ты также просишь, — продолжала Мод, — дать тебе право брать камень из каменоломни графа Ширинга.
— В течение многих лет у нас было это право, но недавно граф Уильям вышвырнул наших каменотесов, убив пять…
— А кто разрешил тебе брать камень? — перебила его она.
— Король Стефан…
— Узурпатор!
— Миледи, — поспешно заговорил Франциск, — естественно, приор Филип считает, что все эдикты обманщика Стефана не имеют юридической силы до тех пор, пока они не будут одобрены тобой.
Филип вовсе так не считал, но счел за благо промолчать.
— Я закрыл каменоломню, — заявил Уильям, — в ответ на незаконное открытие рынка.
«Просто поразительно, — подумал Филип, — как совершенно очевидная несправедливость может представиться весьма спорной на судебном разбирательстве».
— Вся эта тяжба, — сделала вывод Мод, — порождена дурацкими указами Стефана.
— Полностью с тобой согласен, миледи, — угодливо поддакнул впервые подавший голос епископ Уолеран.
— Конечно начнутся ссоры, если одному отдать каменоломню, а другому — право брать из нее камень, — возмущенно сказала она. — Каменоломня должна полностью принадлежать кому-то одному.
Филип вынужден был признать, что Мод права, и если бы она намеревалась следовать логике «дурацких указов» Стефана, то лишь в этом случае каменоломня досталась бы Кингсбриджу.
— А посему повелеваю, — продолжала Мод, — отдать ее моему верному слуге графу Ширингу.
Филип упал духом. Без свободного доступа к каменоломне строительство собора уже не могло успешно продолжаться. Его придется свернуть до тех пор, пока Филип не найдет деньги на покупку камня. И все из-за прихоти этой капризной женщины!
— Благодарю тебя, миледи, — сказал Уильям.
— Однако, — вновь заговорила Мод, — Кингсбридж получает равные с Ширингом права иметь собственный рынок.
Филип несколько приободрился. Доходов от рынка, конечно, недостаточно, чтобы оплатить покупку камня, но все же это огромное подспорье. А значит, приору снова придется наскребать деньги, как в самом начале строительства. Что же, ничего не поделаешь…
Мод лишь частично удовлетворила каждую из сторон. В конечном итоге, возможно, она была не такая уж и пустоголовая.
— Миледи, я правильно понял: «равные с Ширингом права иметь собственный рынок»? — переспросил Франциск.
Филип не вполне понимал, зачем Франциску нужно было задавать этот вопрос. Совершенно естественно, что, давая разрешение на открытие рынка. Мод ссылалась на права, коими обладал другой город: так было справедливо, да и проще. Филип даже лично сможет проверить, что написано в грамоте, данной Ширингу. А там могли быть какие-то ограничения или дополнительные привилегии.
— Итак, — подвела черту Мод, — каждый получил, что ему положено: граф Уильям каменоломню, а приор Филип рынок. А взамен каждый из вас заплатит мне по сто фунтов. Кончено. — И она снова повернулась к своей фрейлине.
Филип был ошеломлен. Сто фунтов! Да в этот момент у монастыря нет и ста пенсов. Где он наберет столько денег? Рынок за несколько лет не приносит такой суммы! Это был сокрушительный удар по всей программе строительства. Филип уставился на Мод, но было ясно, что она уже с головой ушла в беседу с фрейлиной. Франциск слегка потянул его за рукав.
— Но… — начал уже говорить Филип, однако Франциск приложил палец к губам и строго покачал головой.
Филип понял, что Франциск был прав. Его плечи опустились, и, беспомощно повернувшись, он поплелся из королевского дворца.
То, что Франциск увидел в Кингсбриджском монастыре, потрясло его до глубины души.
— Последний раз я приезжал сюда десять лет назад. Здесь была тоска зеленая, — говорил он Филипу. — Воистину ты вернул монастырь к жизни!
Особенно его потрясла комната для письма, которую, пока Филип был в Линкольне, закончил Том. Она располагалась в маленьком домике рядом с часовней и имела большие окна, камин с дымоходом, ряд письменных столов и большой дубовый книжный шкаф. Здесь уже работали четверо братьев. Стоя за высокими столами, они гусиными перьями писали на листах пергамента. Трое из них занимались перепиской: один — Псалмов Давидовых, другой — Евангелия от Матфея, а третий — Заветов Святого Бенедикта. Брат Тимоти писал историю Англии, правда, поскольку он начал с сотворения мира, Филип боялся, что старик мог так никогда и не закончить ее. Комната была небольшая — Филип пожалел предназначенный для собора камень, — но теплая, сухая и светлая.
— В монастыре постыдно мало книг, а поскольку они чудовищно дорогие, это единственный способ создать собственное собрание, — объяснил Филип.
В подвале домика разместилась мастерская, где старый монах учил двух послушников, как делать переплеты из овечьих шкур, приготавливать чернила и сшивать пергаментные листы в книгу.
— Да ты даже сможешь продавать книги! — воскликнул Франциск.
— О да. Комната для письма окупится многократно.
Они вышли из домика и направились в галерею. Был час занятий. Большинство монахов читали, а несколько сидели, погрузившись в раздумья — род занятий, подозрительно напоминавший дремоту, как скептически заметил Франциск. В дальнем углу два десятка учеников зубрили латинские глаголы. Филип остановился.