Столпы Земли
Шрифт:
— И это теперь? — говорила Алина. Она старалась сдержать себя. Возможно, ее переполнял гнев, но у Уильяма было мерзкое ощущение, что ее просто разбирал смех. — После всех этих неприятностей, и злобы, и скандала, когда наконец все начало успокаиваться, ты говоришь, что я совершила ошибку?
Уильям понял, что надеяться ему не на что.
— Ничего не начало успокаиваться — все об этом только и говорят, моя мать все еще в бешенстве, а отец вынужден появляться на людях, опустив голову! — яростно закричал он. — Для нас все осталось по-прежнему.
— Может, хватит
В ее голосе прозвучала угроза, но Уильям не придал этому значения. Он вдруг понял, зачем граф вызвал всех этих людей: рассылает гонцов с посланиями.
— О репутации семьи? — рассеянно переспросил он. — А, да.
— Я знаю, мне следовало подумать и о репутации, и о семейных связях, и о прочих вещах, — сказала Алина. — Но это не главное, когда речь идет о замужестве. — На мгновение она задумалась, затем решилась: — Может быть, стоит рассказать тебе о моей матери. Она ненавидела отца. Он вовсе не плохой человек, более того — он великий человек, и я люблю его, но он ужасно черствый и требовательный и никогда не понимал маму. По натуре она была веселой и беззаботной, любила посмеяться, поболтать, послушать музыку, а он сделал ее несчастной. — Уильяму показалось, что на глаза у нее навернулись слезы, но мысли его были заняты графскими посланиями. — Поэтому она и умерла — просто потому, что он не позволил бы ей быть счастливой. Я знаю это. И отец тоже, как видно, знает. И он обещал, что никогда не выдаст меня замуж за нелюбимого человека. Теперь понимаешь?
«Эти послания — приказы, — размышлял Уильям. — Приказы дружкам и союзникам графа Бартоломео быть готовыми к битве. А гонцы — это свидетели».
Пристальный взгляд Алины заставил его встрепенуться.
— Замуж за нелюбимого человека? — повторил он ее последние слова. — А разве я не нравлюсь тебе?
В ее глазах вспыхнул гнев.
— Да ты не слушал меня! — возмущенно воскликнула она. — Ты такой эгоист, что и на минуту не способен проникнуться сочувствием к другому. Что ты делал, когда пришел сюда в прошлый раз? Ты только и болтал о собственной персоне и даже не задал мне ни единого вопроса!
Ее голос перешел в крик, и, когда она остановилась, Уильям заметил, что собравшиеся в зале прекратили разговоры и уставились на них. Он почувствовал себя неловко.
— Не так громко, — произнесен.
— Ты хочешь знать, почему я не люблю тебя? — продолжала она, не обращая внимания на его замечание. — Хорошо, я скажу. Я не люблю тебя, потому что ты грубый и невоспитанный. Я не люблю тебя, потому что ты даже читаешь с трудом. Я не люблю тебя, потому что тебя интересуют только твои собаки, твои лошади да твоя особа.
Жильбер Кэтфейс и Джек Фитц Гильом захохотали. Уильям почувствовал, как краснеет его лицо. Эти мужики были ничто, рыцари, и они смели смеяться над ним, сыном лорда Перси Хамлея. Он встал.
— Ну ладно, — отмахнулся он, пытаясь остановить Алину.
Но было уже поздно.
— Я не люблю тебя, потому что ты самовлюбленный, угрюмый и тупой! — вопила она. Теперь уже смеялись все рыцари. — Я тебя не люблю. Я тебя презираю, ненавижу, и ты мне просто противен. Вот
Рыцари наградили ее одобрительными возгласами и хлопками. Уильям весь сжался. Их смех заставил его почувствовать себя маленьким, слабым и беспомощным, как в детстве, когда он вечно всего пугался. Он повернулся и, стараясь справиться с выражением лица, чтобы скрыть свои чувства, под становившийся все громче смех быстрым шагом пошел к выходу. Добравшись наконец до двери, он распахнул ее и, зацепившись ногой за порог, вывалился наружу. Он с грохотом захлопнул за собой дверь и помчался вниз по лестнице. Его душил стыд, и всю дорогу, пока он шел до ворот, в его ушах звенел их издевательский смех.
На расстоянии около мили от Ерлскастла дорогу на Ширинг пересекал тракт. У этого перекрестка путник мог повернуть либо на север — в Глостер и к уэльсской границе, либо на юг — в Винчестер и к побережью. Уильям и Уолтер повернули на юг.
Обида Уильяма вылилась в ярость. Он был слишком взбешен для того, чтобы разговаривать. Ему хотелось ударить Алину, а всех этих рыцарей просто прикончить. С каким удовольствием он вогнал бы свой меч в каждый смеющийся рот, а потом бы еще и протолкнул — дальше, в глотку! В голове его уже созрел план, как отомстить за себя хотя бы одному из них. И если получится, он еще и добудет требуемое доказательство. Эта надежда дала ему некоторое утешение.
Прежде всего надо схватить графского гонца. Когда дорога пошла лесом, Уильям спешился и повел коня на поводу. Уолтер молча ехал следом, не решаясь заговорить. Дорога сузилась, и Уильям остановился. Он повернулся к Уолтеру.
— Кто лучше владеет ножом, ты или я?
— В ближнем бою сильнее я, — осторожно ответил слуга. — А вот метаешь точнее ты, милорд. — Когда у Уильяма было скверное настроение, все называли его милордом.
— Полагаю, ты сможешь сбить с ног несущегося коня? — продолжал Уильям.
— Если у меня будет хорошая крепкая жердь, то да.
— Тогда пойди и подбери небольшое дерево, выдерни его и обломай ветки. Вот и будет у тебя хорошая крепкая жердь.
Уолтер отправился выполнять приказание.
Уильям провел коней через заросли к небольшой полянке на приличном расстоянии от дороги и там привязал их, затем расседлал и запасся веревками и ремнями от сбруи — достаточной длины, чтобы хватило связать человека по рукам и ногам и еще осталось. Его план не был как следует продуман, но и времени для этого не было, так что оставалось надеяться на удачу.
На обратном пути к дороге он подобрал обломок ветви старого дуба, сухой и тяжелый, который можно будет использовать как дубину.
Уолтер уже ждал его, жердь была готова. Уильям указал место, где должен будет спрятаться слуга, за толстым стволом бука, что рос у дороги.
— Смотри не брось жердь раньше времени, а то конь перепрыгнет через нее, — предупредил он. — Но и не прозевай — если зацепишь за задние ноги, конь не свалится. Лучше всего попасть между передними ногами. И постарайся вогнать конец в землю — так надежнее.