Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)
Шрифт:
Из 174 главных военных преступников только семеро получили по заслугам. Почему же все-таки в "семерку" попали Хомма и Ямасита? Здесь много личного. Д. Макартур признавался:
"Они назначили командующим японскими вооруженными силами на Филиппинах самого выдающегося генерала - Томоуки Ямаситу" (ниже будет сказано: "Он (Ямасита) - способный командир, во многом похож на тех, которых я знал по русско-японской войне"). В 1942 году генерал Ямасита провел блестящий рейд вниз по Малайскому полуострову до Сингапура. И он был уверен, что здесь (на Филиппинах) в 1944 году его ожидает такой же успех. Завоеватель хвастливо сообщил миру, что "единственные слова, которые он сказал британскому командующему на переговорах при сдаче Сингапура, следующие: "Все, что я хочу услышать от вас - это "да" или "нет". Я собираюсь задать аналогичный вопрос Макартуру".
Д. Макартур не мог простить этого Ямасите. Такую же обиду он затаил и против Хомма. За послание, которое получил от него на Коррехидоре в январе 1942 года.
"Я,- писал Хомма,- хорошо осведомлен о том, что вы обречены. Конец близок. Вы уже в половину сократили рацион. Я ценю боевой дух ваш и ваших солдат, которые сражаются храбро. Ваши престиж и честь получили высокую оценку. Тем не менее в целях избежания ненужного кровопролития и спасения остатков ваших дивизий и ваших вспомогательных войск я советую вам сдаться".
Не мог простить Д. Макартур подобного ультиматума - явное унижение и позор. К тому же об этом узнал весь мир. Не в силах Д. Макартур забыть, что на земле, где его отец одерживал победы, он потерпел поражение и, бросив армию, отступил. Потерпел поражение именно от Хоммы, у которого к тому же было вдвое меньше солдат. Он, выпускник Вест-Пойнта, бывший начальник генерального штаба, фельдмаршал, располагавший 100-тысячным войском, был бит японскими генералами, солдат которых совсем недавно высмеивал за то, что они "из винтовки-то не могут толком стрелять". Не будь этих способных блестящих стратегов, думал Макартур, его бы звезда полководца сверкала ярче, а главное, не осквернили бы ее пятна таких позорных поражений.
Досада была тем более великой, что Макартур действительно немало сделал для победы на Тихом океане (особенно во второй период войны), что, конечно, приблизило поражение как японского милитаризма, так и третьего рейха. Об этом следует сказать подробнее, чтобы понять мотивы отказа госпоже Хомма в ее просьбе. Как стратег Д. Макартур особенно ярко проявил себя, когда пришел к выводу: один из главных ударов по японской военной машине следует нанести через Филиппины. Освобождение архипелага{10}, по его убеждению, должно было стать одновременно прочным захватом инициативы у японцев на данном направлении. Но следовало еще убедить главу государства, объединенный комитет начальников штабов. Макартуру удалось сделать это.
В целях разработки дальнейшей стратегии президент Рузвельт решил провести в июле 1944 года на Гавайях совещание с участием командующих главными направлениями на тихоокеанском театре военных действий. Президент преследовал также чисто политические цели. С точки зрения Д. Макартура, они были главными. Он утверждал, что встреча продиктована не требованиями войны, не необходимостью решать какие-то стратегические проблемы, а амбициями президента, решившего "сфотографироваться с Нимицем и Макартуром".
21 июля счастливый и довольный Рузвельт (только что его выдвинули кандидатом в президенты от демократов) поднялся на крейсер "Балтимор". Курс - Пёрл-Харбор. Совершенно в другом настроении пребывал Д. Макартур. Мрачный, раздражающийся по любому поводу, он велел снарядить "Батаан" (так "Наполеон Лусона" назвал свой самолет командующего), чтобы отправиться по тому же адресу. Его вывела из себя телеграмма Маршалла, из которой Д. Макартур ничего толком не понял: что за совещание, какова повестка дня, что требуется от него как главнокомандующего? Буркнув: "Полететь, ради позирования для политического снимка", он приказал оставить в штабе все схемы, диаграммы, карты, сводки и т. д. Д. Макартур опасался, что будет в очередной раз опозорен (неприятие какого-либо предложения с его стороны всегда рассматривалось им как бесчестье), если участники совещания отвергнут план наступления на Японию через Филиппины. И президент, и неудачливый бывший кандидат в президенты (Макартур попробовал свои силы в большой политической игре, но был быстро вышиблен из "президентских" гонок) прибыли в Пёрл-Харбор в один и тот же день - 26 июля 1944 года.
Д. Макартур остановился у своего старого знакомого по Вест-Пойнту генерала Роберта Ричардсона. Первым делом он постарался обеспечить себе достойный выезд, потом занялся туалетом, словно собирался на бал. А между тем у причальной стенки уже началось действо. Как только капитан "Балтимора" скомандовал "Стоп", на борт поднялись Нимиц, Хэлси и другие. Все главные участники совета, кроме Макартура. Президент поморщился от неудовольствия, остальные (каждый по-своему) выразили понимание президента. Но вот картина. Похоже, что снимался фильм. Но ехал не актер, игравший генерала. Ехал сам генерал. В огромной черной открытой машине. По бокам, спереди и сзади - эскорт полицейских на мотоциклах. Под оглушительный вой сирен. Д. Макартур, подобно богдыхану, восседал на заднем сиденье. Коричневая летняя куртка, темные очки под длинным козырьком старой фуражки. Шофер лихо подрулил к трапу. Солдаты вытянулись в струнку, отдали честь. Потом аплодисменты. Макартур дождался, когда они закончились, и легко выпорхнул из автомобиля, взбежал по трапу, на мгновенье остановился, чтобы ответить еще на одни аплодисменты, но уже со стороны экипажа "Балтимора", отдал ему честь, потом направился к президенту, окруженный толпой генералов и адмиралов.
Это была первая встреча с тех пор, как семь лет назад Макартур посетил президента в Белом доме (тогда он обосновывал необходимость принять М. Кэсона). Позднее "Наполеон Лусона" вспоминал:
"Я не видел его (президента) много лет - физически он стал просто тенью того человека, которого я знал. Очевидно, дни его сочтены". А в разговоре со своим врачом Эгебергом добавил: "На нем печать смерти! Через полгода сойдет в могилу".
Сам же Д. Макартур, по свидетельству очевидцев, выглядел молодцом.
Однако настроение у него от такого сравнения не улучшилось. Скорее всего он вновь почувствовал превосходство президента - человека и политика. Однако, как и прежде, Д. Макартур не мог до конца понять истоки его силы, а также причины своей безотчетной, стихийной, тщательно скрываемой, в том числе и за маской фанфарона (как в данном случае), робости перед Ф. Рузвельтом. Гибкий политик, провозгласивший в свое время "новый курс", он часто перетягивал у "ультраправых" "канат симпатий" американцев. Может быть, именно экстремизм мешал Макартуру понять президента. Он же ослаблял его политические позиции (а значит, автоматически укреплял позиции ф. Рузвельта). Во всяком случае, позиция автора "нового курса" была большинству граждан США ближе, чем взгляды крайне реакционного крыла американского общества.
Вернувшись в дом Ричардсона, генерал дал волю обуревавшим его чувствам. Он нервно ходил по комнате. Может быть, впервые говорил о "долгих годах борьбы, о своих поражениях и неудачах". Д. Макартур жаловался на "несоответствие руководства" страны, "диву давался" совершаемым "ужасным ошибкам".
"Макартур выглядел морально истощенным,- пишет К. Блэйр,опустошенным". В чем дело? Может быть, виноват перелет из Австралии? Но не до такой же степени, чтобы впасть в депрессию. Подавленное состояние объяснялось не только вновь возникшим при встрече с главой государства комплексом неполноценности. Взойдя на борт "Балтимора", Д. Макартур окончательно понял: его мечта (стать президентом) так и осталась мечтой. К сознанию потери шанса добавилась деталь, для многих кажущаяся мелкой, а для Макартура значительной и от этого особенно горькой: в общем на окружение президента не произвело ошеломляющего впечатления его театральное появление, его наряд, его жесты. В связи с выходом Макартура на борт "Балтимора" адмирал Уильям Лихи (тот самый Лихи, который считал, что начальник штаба Макартур дал слабину, уступив Пирсону и испугавшись шантажа с Исабель), в книге "Я был там" вспоминает: