Сторож сестре моей. Книга 1
Шрифт:
Нет, Александра не виновата. Она сама приняла решение. Никакие доводы Александры не убедили бы ее принимать таблетки, если бы она не решила с самого первого дня открытия «Института Луизы Тауэрс», что не желает перерывов в работе, беременностей, детей — в тот момент, — которые могли бы помешать ей построить свою собственную империю красоты.
Луиза попыталась оправдать свой поступок волей провидения. Она сказала себе, что Бог, наверное, не хочет, чтобы у нее был ребенок, поскольку, несмотря на то что они занимались любовью днем и ночью до того, как она получила доступ к таблеткам, по какой-то причине она не могла зачать.
Тогда, в сентябре, началось ужасное противостояние. Бенедикт не прикасался
По крайней мере, ей так сначала показалось. Это произошло незадолго до Дня Благодарения [24] ; она сидела в библиотеке и чувствовала себя столь же одинокой и потерянной, как в первые годы в Палм-Бич с Милошем. На ней было новое кашемировое желтое платье, узкое и прямое, с перламутровыми пуговками на воротничке-стойке. Оно напомнило ей желтый кардиган, который она надела в тот день, когда Бенедикт пришел в ее лондонскую квартиру, но, когда она начала представлять, как Бенедикт занимался с ней любовью, в ее сознании всплыло лицо Чарльза, вытеснив образ сурового, осуждающего Бенедикта, с которым она сейчас жила.
24
День Благодарения — официальный праздник в Америке в память первых колонистов Массачусетса, отмечается в последний четверг ноября.
В тот вечер, когда он увидел ее, сидевшую у очага в библиотеке, с закрытыми глазами, погруженную в воспоминания, он на руках отнес ее наверх и с нежностью расстегнул пуговицы на высоком воротнике, сняв через голову мягкое шерстяное платье.
Она была в экстазе, уверенная, что теперь все опять будет хорошо, но, когда она осталась обнаженной, он лег на кровать и притянул ее голову вниз, заставив ртом довести его до оргазма и оставив ее неудовлетворенной, с разбитыми надеждами; потом он обстоятельно объяснил, что отныне все будет происходить именно так.
Эдикт просуществовал недолго, однако, лежа в объятиях Бенедикта, ощущая глубоко в себе его пенис, Луиза больше не чувствовала себя под защитой его любви. А так как его настроение металось по всей шкале барометра, из одной крайности в другую, она даже уже не знала, как к нему относится. Она придерживалась определенной модели поведения, сделавшись особенно чувствительной к проявлениям его неудовольствия, старательно следовала его указаниям дома и на работе, как поступали все окружавшие его люди. Одновременно росла ее потребность в утешении, в друге или по крайней мере соратнике по работе, которому можно было бы доверять; но ей некому было довериться — кроме Чарльза.
В течение прошлого года, с тех пор как стало очевидно, что у Сьюзен серьезный роман с Дэвидом Римером, Луиза нередко чувствовала, что Чарльз — единственный человек из всех, работавших в фирме «Луиза Тауэрс», на которого она может по-настоящему положиться: он всегда говорил ей правду о принятых корпорацией решениях, о долговременных планах. Поскольку она причинила Бенедикту столь сильную
— У нас одна из крупнейших в мире компаний по продаже лекарств и косметики, Лу, — сказал ей Чарльз за ленчем пару месяцев спустя после свадьбы Леонарда и Марлен. Они вместе отправились в то утро в Вашингтон, намереваясь посетить министерство торговли и присмотреть более обширное помещение для того, что внутри семьи называлось «Институтом Луизы Тауэрс при Белом доме».
С тех пор как чета Кеннеди воцарилась в Белом доме, город, казалось, был переполнен энергичными, привлекательными молодыми людьми и женщинами, и салон Луизы Тауэрс в том виде, в каком он существовал, катастрофически не справлялся с новыми задачами и возрастающим спросом на услуги, что было обеспечено посещением Жаклин Кеннеди, имевшим место несколько ранее.
Они завтракали в элитном клубе «Ф-стрит», членом которого Чарльз стал только что, а Бенедикт — еще со времен президентства Трумэна.
— Кто бы ни занимал председательское кресло за отца, он должен принимать окончательное решение по всем вопросам. Даже страшно подумать, какая это ответственность. Мне до сих пор не понятно, как отец может спать по ночам, — сказал Чарльз. — Даже мне иногда не спится, когда я начинаю думать о том, сколько всего ложится на его плечи. Я даже мысли не допускаю, что когда-нибудь смогу заменить его. Я хочу сказать, посмотри на нас. Ты в состоянии представить, чтобы отец взял тайм-аут, чтобы отметить заключение столь незначительной сделки по поводу недвижимости, какую мы только что завершили? — Чарльз застенчиво посмотрел на Луизу. — Если честно, я не ожидал, что ты согласишься с моим предложением воспользоваться преимуществами моего нового статуса члена клуба «Ф-стрит» и побаловать себя ленчем на досуге.
— Мы это заслужили, Чарли. Мы никогда не завтракали вместе. Сегодня у нас праздник. — Он сидел напротив за столом, покрытым идеально накрахмаленной, белоснежной скатертью, и, глядя на него, Луиза спрашивала себя, осознает ли он вообще, что она — женщина. Неужели он думает о ней только как о жене своего отца или как о создательнице фирмы «Луиза Тауэрс»? Что он думает о ней, если вообще думает? Понимает ли он, что между ними разница всего в три года, семь месяцев и девять дней? В какой-то степени ей было стыдно, что она взяла на себя труд подсчитать их возрастную разницу до одного дня. Неужели он не видит, как она счастлива просто сидеть с ним вдвоем и есть практически безвкусные бараньи котлеты? Неужели он не замечает разницы между напряженной Луизой в Нью-Йорке и Луизой, расслабившейся здесь, в неофициальной обстановке?
Она вздохнула про себя. Наверное, нет, слава Богу.
Бенедикт должен был приехать сегодня во второй половине дня, так как они получили приглашение на обеденный прием в Белом доме в честь президента Франции. Их присутствие будет отмечено во всех колонках светской хроники. «В высшей степени преуспевающие (или элегантные, или изысканные) мистер и миссис Бенедикт Тауэрс», — напишут газеты, или нечто в этом духе. Какие бы эпитеты ни употреблялись, они непременно будут хвалебными, так как мистер и миссис Бенедикт Тауэрс стали одной из супружеских пар, которой больше всего восхищались и завидовали в Америке, пользовавшейся особым расположением при дворе Кеннеди; однако Луиза не задумывалась о том, что наденет к семи часам вечера, когда она должна быть при полном параде. Ее волновало, как она выглядит сейчас, с волосами, тщательно уложенными в сложный узел на затылке, стянутым изящным изумрудно-зеленым бантом в точности того же цвета, что воротник и манжеты безупречно белого льняного костюма.