Сторожка у Буруканских перекатов(Повесть)
Шрифт:
Ему бы хотелось поговорить с Надей о многом, расспросить о друзьях, знакомых, но темные с прозеленью глаза Хлудкова мешали найти нужный тон. Поэтому Колчанов задавал лишь самые обыденные вопросы: где работает Надя, чем занимается в экспедиции, какое впечатление произвел Амур? Надя учится в аспирантуре по первому году, специализируется по подводной энтомофауне, Амур очаровал ее.
— Вы, говорят, уже три года живете здесь, — вмешался в разговор Хлудков. — Неужели так нравится?
— Да, тут интересный уголок, — равнодушно отвечал Колчанов. — Привык, знаете. За работой как-то не замечаю оторванности.
— И зимой здесь? — спросила удивленная Пронина. — Да ведь это же героизм, Алеша!
Колчанов повернул лицо к окну и мельком
— Хотите посмотреть лабораторию? Там у меня есть кое-что интересное.
— И по энтомофауне? — с живым любопытством спросила Пронина.
— К сожалению, Надя, почти ничего нет. В этом отношении Чогор еще «белое пятно»…
— Все равно очень интересно! — воскликнула Пронина. — Как вы, Геннадий Федорович?
У Колчанова сразу отлегло: «Геннадий Федорович» да еще на «вы»… Но, может быть, это маскировка?
— Что ж, возможно это действительно интересно, — без энтузиазма согласился Хлудков. — Но нам предстоит решить прежде всего деловые вопросы, Алексей… э-э, простите, Алексей Петрович. Я хотел бы согласовать с вами задание, которое имеется для вас, как члена нашей экспедиции, в нашей научной тематике.
— Не будем опережать события, — спокойно ответил Колчанов. — Я пока еще не член вашей экспедиции.
— Как? Разве Николай Николаевич не говорил вам, что вы включены в нашу экспедицию?
— Говорил, но я не принял его предложения. До тех пор, пока я не побываю в Хабаровске, вопрос остается открытым.
— Но ведь это же распоряжение профессора Сафьянова, вашего шефа, и оно согласовано в Хабаровске! — повысил голос Хлудков.
— И тем не менее вопрос остается открытым.
— А вы, я смотрю, излишне смелый человек, — Хлудков с недоброй иронией посмотрел на Колчанова.
— Смелость тут ни при чем. На мне много обязанностей здесь, на Чогоре, которые пока не на кого возложить.
— Что ж, будем ожидать Николая Николаевича, — растягивая слова, холодно сказал Хлудков.
9. Идет-гудет Зеленый Шум…
После ледохода на Амуре земля долго выглядит прозябшей. Нахолодает она за зиму — и много дней еще сочится холод из-под кочек и коряг, из-под обрывчиков и из ямин. Неприветлив бывает в такую пору Чогор — дуют холодные пронизывающие ветры, гуляют на широких просторах гривастые волны. Но где-то во второй половине мая установится тишь и вдруг хлынет тепло — обильное, мягкое, благодатное. И запоет, засвиристит все живое. Над лугами в блеклой голубизне неба день-деньской звенят жаворонки, в дремучей молодой зелени тальников над протоками на все лады выщелкивают камышовки, в шелковисто-мягких молодых травах, словно звон в ушах, висит назойливый хор цикад.
В такие дни медвежья дудка растет по целой четверти в сутки, почти на глазах вытягиваются в рост стрельчатые листья пырея; буйным соком наливаются молодые побеги и с жадностью тянутся к щедрому солнцу. А в заливах, на мелководье, среди кочкарников, где вода, как парное молоко, начинается сазаний бой — время икрометания.
Для Колчанова эта пора была самой горячей и счастливой. Целые дни проводил тогда он среди природы, носился на своей моторке по Амуру, протокам, заливам, озерам, наблюдая пробуждение подводного царства. Вот и сегодня, проводив гостей, он сразу заторопился, чтобы не терять драгоценного времени. Уж несколько дней в Амуре наблюдалась небольшая прибыль воды, стало быть, сазан пошел на затопляемую траву и вот-вот начнет нереститься. Наступала самая лучшая пора для отлова сазанов-производителей и запуска их в нерестовики. По этому случаю еще неделю назад собирались начать заполнение водой главного нерестовика.
Колчанов решил сходить на нерестовики, проверить, не пропускает ли сооружение воду. Возле дома бригады его встретил самый веселый обитатель рыбацкого стана — Шарик — лохматая коротконогая дворняга, которая охотно откликалась и на кличку Мальбрук. Эту вторую кличку Шарик приобрел в начале минувшей зимы. Неподалеку от устья Бурукана ребята из бригады обнаружили свежий след медведя-шатуна. Прихватив ружья, Колчанов, Шурка Толпыгин и бригадир Владик Стариков решили его выследить. Позвали с собой и Шарика. Разнюхав след, Шарик вдруг поджал хвост, жалобно взвизгнул и со всех ног бросился к рыбацкому стану. Охотники тотчас же констатировали: Шарик заразился «медвежьей болезнью», даже не войдя в контакт с медведем. Так он получил новую кличку — Мальбрук. Никакими усилиями больше нельзя было заманить его в тайгу. Сейчас он делал головокружительные прыжки перед Колчановым, намереваясь лизнуть его в лицо. Обнаружив однако, что тот держит путь в сторону сопок, Шарик постоял в раздумье и с чрезвычайно деловым видом затрусил к дому.
Через полчаса Колчанов был уже на плотине главного нерестовика. Земляная плотина, высотой метра три и в длину около сотни метров, отсекала самый верхний угол заболоченной ложбины. Выше по ее склонам были созданы небольшие плотинки, отгораживающие более мелкие — опытные нерестовики — одиннадцать небольших, пока сухих бассейнов.
Сооружение нерестово-выростного хозяйства производилось по рекомендациям Колчанова. Ему никогда прежде не приходилось заниматься столь ответственным делом, поэтому он был серьезно озабочен каждой мелочью в этом несложном, но довольно прихотливом хозяйстве. Он придирчиво осматривал щит водоспускного отверстия — не пропускает ли воду, долго, бродил среди кочек по колено в воде, высматривая опасных для икры обитателей — ротана-головешку, гольяна, косатку. Но все было хорошо — вода накапливалась довольно быстро и уже начинала затоплять молодую траву, а среди кочек ему не удалось обнаружить пока ни одной рыбешки. У верхнего края образующегося озерка, где в него вливался ручей, бегущий со стороны мари, из-под самых ног Колчанова взлетела большая кряковая утка. Неужели гнездо? Так и есть: на широкой кочке в центре осокового веера — полдюжины зеленоватых яиц в еще теплом, аккуратно свитом из травы и пуха гнезде. Через два — три дня эта кочка будет на дне озера. Переносить гнездо в новое, безопасное место — бесполезно, утка уж больше не вернется к яйцам, даже если и найдет гнездо. Колчанов аккуратно срезал охотничьим ножом торфяную макушку кочки, чтобы отнести в препараторскую, где по инициативе ребят создавался природоведческий музей бригады. Там уже хранились заспиртованные рыбы, змея, свившаяся в клубок и так засохшая, несколько осиных гнезд и полдюжины чучел местных птиц.
Когда Колчанов вернулся на стан, бригада рыбаков-рыбоводов купалась. Несмотря на довольно ощутительную утреннюю свежесть, парни и девушки бултыхались в озере. Завидев Колчанова, Владик Стариков скомандовал вылезать из воды. Владика можно было назвать красавцем. Правильное смуглое лицо с мягким нежным овалом подбородка, прямые черные волосы, откинутые назад и спадающие на уши, тонкие дуги бровей, наконец, большие, то веселые, то задумчивые и мечтательные глаза, — все это придавало его облику что-то поэтическое. У него была стройная высокая фигура с хорошо развитой мускулатурой.
— Что это у вас, Алексей Петрович? — спросил он, указывая на веер осоки и заглядывая в гнездо. — Яйца дикой утки?! Какая прелесть! Ребята, скорее сюда, посмотрите! Разрешите, Алексей Петрович…
Взяв кочку с гнездом, он осторожно положил ее на землю. Через минуту у гнезда толпились голоспинные мокрочубые рыбоводы.
— Вот бы под домашнюю утку! — сказал Шурка, прозванный в бригаде Толпыгой.
— Яичницу зажарить… — заметил коренастый увалень Степан Ферапонтов.
— Дундук он и есть Дундук! — презрительно бросила в его адрес Верка Лобзякова, быстроглазая, как коза.