Стоунхендж
Шрифт:
— Да, — вымученно ответила она, прекрасно зная, что он знал, где она спала и как спала. Хуже того, знает, что она знает, что он знает!
Томас приподнялся, сидя, потер кулаками глаза. Яра опять не могла удержать глаз, что сами поворачивались, следили за каждым его движением. Вот на этой волосатой груди она спала сладко, а ее руки, которые она перед сном держала как барьер перед ними, обхватывали его за шею, а то и гладили по мохнатой, как у зверя, груди!
Он поднялся, пощупал на стене развешанную одежду. Яра не отрывала взгляда от
— Готова? — спросил он, не оборачиваясь. Снял с колышка брюки, повернулся, брови взлетели вверх. — Ты так и собираешься жить в моей рубахе?
— Нет, конечно, — ответила она сердито. — Отвернись!
— Я уже отворачивался, — буркнул он, но повернулся лицом к стене.
Наблюдая за ним подозрительно, она поспешно стащила через голову рубаху. Ее шелковистая нежная кожа от холодного воздуха сразу пошла крупными пупырышками, и Яра испугалась, что вдруг он обернется и увидит, какая у нее отвратительная кожа. Еще подумает, что она болеет коростой, а то и вовсе шелудивая.
— Уже? — спросил он, когда она отбросила рубаху и потянулась к платью.
— Нет!!! — заверещала она в панике.
— Почему нет? — удивился он и сделал вид, что собирается повернуться.
Она, как дикая кошка, ухватила платье, отпрыгнула и, испепеляя его взглядом, стала поспешно натягивать платье, что как на зло село и налезало туго, застряв в плечах, а она, с таким чехлом на голове, ничего не видела, сжималась от стыда и унижения, ибо он мог повернуться и таращить свои бесстыжие глаза на ее посиневшую как у гусыни на морозе пупырчатую кожу.
Когда голова наконец пролезла в вырез платья, Томас стоял к ней спиной. Уже или все еще. Плечи его подрагивали, будто удерживал смех. Яра стиснула зубы. Может быть, он и подглядывал, а потом, чтобы не лопнуть от смеха, отвернулся. У них, мужчин, вся порода такая — бесстыжая, наглая.
Когда вышли к реке, осеннее солнце упало на плечи, и Яра ощутила хоть какое-то тепло. Томас спихнул плот на воду, Яра села посредине, а он встал с веслом у края. От воды несло холодом, и Яра сжалась в комок, стучала зубами. Постепенно воздух теплел, но вода не нагревалась от бедного осеннего солнца, и холод пробирал до костей.
Течение все ускорялось. Томас уже не греб, а только отталкивался от берега, если подносило слишком близко, отпихивал плывущие рядом бревна, выворотни, трупы зверей. Однажды Яра взвизгнула, когда к плоту прибило раздутый труп коровы. Томас обернулся, с невозмутимым видом ткнул шестом, корова уплыла вперед.
— И куда мы? — спросила она.
— На север, — ответил он. — Даже на северо-запад.
— Не думаю, что эта река течет по Британии!
Он невозмутимо двинул плечами:
— Все реки впадают в море. А за этим морем лежит моя Британия.
Она
Он прислушался, голос был тревожный:
— Впереди неприятность...
— Люди?
— Ну, ты сразу берешь худшее...
Она тоже прислушалась, голос сорвался на писк:
— Пороги?
— Что такое пороги?
— Ну, это такое... такое...
Она показала обеими руками, какие пороги, едва не свалилась с плота. Томас покачал головой.
— Ага, понял. Похоже, но не совсем. Там водопад. И немаленький.
Он стал поворачивать плот к берегу. Теперь их несло быстро и стремительно, плот качало и вскидывало. Она хваталась за мокрые скользкие бревна обеими руками, едва ли не зубами. Томас отчаянно греб веслом — лопасть была слишком узкой, чтобы быстро уйти с середины реки.
Яра замерла, а когда впереди вынырнули камни — все-таки пороги! — даже закрыла глаза. Снизу страшно ударило, грохнуло, ее подбросило в воздух. Обрушилась уже в ледяную воду, ушла с головой так, что на миг ощутила под ногами дно. Ее потащило в потоке, швыряло, крутило, она держалась изо всех сил, показалось, что услышала голос Томаса, потом ее плечо сжали жесткие пальцы. Мелькнуло перекошенное лицо, глаза прищурены, в волосах белеют клочья пены.
— Набери воздуха! — услышала его крик. — И сожмись в комок!
Воздух дрожал от рева, а течение было стремительным, как бег коня. Река впереди обрывалась, Яра с ужасом поняла, что там водопад, о котором говорил Томас. В следующий миг ее швырнуло в пропасть — она едва успела набрать в грудь воздуха и поджать колени к груди.
Ее швырнуло в высоту в бездну, вода поглотила с головой. В глубине давило, крутило, мяло, она изо всех сил стремилась выбраться наверх, отчаянно работала руками и ногами. Когда грудь уже разрывалась от удушья, ее выбросило наверх, как щепку, она вынырнула по пояс, жадно хватила воздуха, окунулась, ее понесло в бешеном течении.
Рев водопада становился глуше, но теперь ей почудился другой рев, злой и торжествующий. А водяные брызги швыряло в лицо то с одной стороны. то с другой. В какой-то миг ее повернуло, и она увидела, как над рекой пронеслось темное исполинское тело. Крылья били тяжело, вздымая высокие брызги. Ей показалось, что на драконе, если это был дракон, а не Змей, темнела человеческая фигурка.
— Хватайся за веревку! — услышала она лютый крик Томаса. — Хватайся, дура!
Отплевываясь, выныривая из бушующих волн, она с пятой попытки увидела сквозь брызги пронесшуюся мимо толстую веревку с широкой петлей на конце. Томас орал на нее, он держался среди волн на расстоянии длинного копья.