Стоя под радугой

Флэгг Фэнни

Тот честно ответила:

– Мечта, а не жизнь.

Ничего у Вербены не вышло. Поскольку Тот была ее ближайшей соседкой, Вербена считала своим – и только своим – гражданским долгом вытащить Тот из депрессии, или что там у нее было, и потому через два дня, после тяжелой борьбы с собой, совершила великую жертву и сунула подписанную лично ей фотографию Фреды Пушник под дверь кухни Тот. Но даже улыбающееся лицо Фреды Пушник, лежавшей на бархатной подушке с красной лентой в волосах, не помогло Бедняжке Тот. Она сунула снимок под набор парадной посуды в гостиной и

забыла о нем.

Но вот – такое иногда случается – однажды утром в понедельник Тот проснулась и посмотрела в окно. В соседнем дворе Вербена развешивала в саду белье, и вдруг кто-то – пчела, скорей всего, – залетел ей под платье. Вербена ойкнула, бросила корзину с бельем и стала бегать по двору, высоко задрав юбку, словно танцевала джигу, и вскрикивая: «Кыш! Кыш!»

Потом пчела наконец отыскала выход и вылетела на волю, Вербена одернула платье, приняла хладнокровный вид и огляделась – нет ли свидетелей. Убедившись, что никто не видел, как она носится средь бела дня, задрав юбку на голову, Вербена вернулась к белью. Однако в соседнем доме Тот хохотала до слез, пришлось уткнуться в подушку, чтобы Вербена не услышала. Сроду она так не смеялась и все не могла остановиться. С трудом угомонившись, опять вспоминала Вербену и корчилась от смеха. Так сильно и так долго она хохотала, что не смогла потом встать и снова заснула… Но, едва открыв глаза, подумала о Вербене, танцующей джигу, и все началось по новой.

Позже все же пришлось подняться и пойти в ванную комнату, но когда она взглянула на свое отражение в зеркале, ее снова разобрал смех. И так целый день. От хохота у нее выскочил верхний протез, что вызвало новый приступ. На следующий день у Тот все нутро болело, зато она проснулась спокойной и отдохнувшей и впервые за несколько месяцев почувствовала, что хочет встать.

Вербена так никогда и не узнала, что дело решила залетевшая под платье пчела. Она пребывала в полной уверенности, что Тот излечилась благодаря малютке Фреде Пушник, и Тот не стала ее разуверять.

Скоро все в городе знали, что Тот оправилась после этого сурового испытания. Она наконец раздернула занавески в гостиной, оделась однажды в цивильное и вернулась к работе – с новым отношением к жизни.

– Норма, – сказала она, – долгие-долгие годы я была на грани нервного срыва, и теперь, когда побывала за гранью, мне стало гораздо лучше.

Дочери

Дочь Нормы и Мака, Линда, вышла замуж, но продолжала работать, чтобы помочь мужу окончить юридический факультет, чем Мак был бесконечно раздосадован.

– Нечего жениться, коли не можешь содержать жену на свою зарплату, – говорил он.

Однако Норма радовалась, что Линда не бросила работать.

– Жаль, у меня нет работы, – завидовала она.

Спустя несколько месяцев, когда открылся «Блинный дом», она пошла устраиваться официанткой, и, на удивление, ее взяли, но Ида, импозантная вдова семидесяти пяти лет, носившая черную трость и шесть ниток жемчуга на обширной груди, отговаривала ее:

– Норма, ради бога, что люди подумают? Дочь президента

национальной федерации женских клубов Миссури – официантка в блинной. Если тебе плевать на свое общественное положение, подумай о моем!

Так что Норма осталась домохозяйкой, как сама выражалась. Мечты стать бабушкой растаяли, когда у Линды на третьем месяце случился выкидыш. После этого у Линды с мужем начались ссоры. Она хотела попытаться еще раз, а он предпочитал сперва закончить учебу. Мак объявил, что он просто не хочет упускать бесплатные талоны на обед, а Норма добавила, что сразу его невзлюбила.

Год спустя Норма встретила вернувшегося с работы Мака словами:

– Линда звонила, сказала, что в шесть опять позвонит: хочет кое-что сообщить нам обоим. – Они испуганно смотрели друг на друга. – Что, как думаешь?

– Надеюсь, то, о чем и ты подумала.

– Да?

– Надеюсь.

– Хочешь сейчас поесть или подождать?

Мак посмотрел на часы:

– Осталось всего сорок пять минут. Давай подождем.

– Хорошо, но что нам делать эти сорок пять минут?

– Позвонить ей?

– Нет, она в дороге, у нее встреча, позвонит, когда освободится.

– Надеюсь, это то, что мы думаем, – повторил Мак.

– Наверняка не известно, но если это то, что мы думаем, не надо ей ничего советовать. Скажи просто, что это ее решение, а мы поддержим ее в любом случае.

– Норма, я знаю, как разговаривать с собственной дочерью, а она знает, что я чувствую.

– Я знаю, что она знает, что ты чувствуешь. Особенно по поводу ее мужа – ты это выразил весьма недвусмысленно, в излишней тонкости тебя никто не обвинит. – Норма покачала головой: – Устроил целое представление. Мне в жизни не было так стыдно.

– Ладно тебе, Норма.

– Мог по крайней мере сказать что-то наедине, а не ждать свадьбы, чтоб такие номера откалывать.

Мак встал и ушел в кабинет. Но Норма продолжала:

– Только представь. Идет церемония. Все в курсе, что на слова «Кто отдает эту женщину в жены» ты должен был ответить «я» и отойти. – Норма встала и принялась перекладывать подушки на диване. – Но нет, это было бы слишком просто, посему ты во всеуслышание заявил: «Я ее не отдаю, а предоставляю во временное пользование».

– Ну хватит, Норма, – попросил он из кабинета.

– А потом одарил жениха таким взглядом… Неудивительно, что они не ладят. Мне совестно было глаза поднять на его родителей. Да еще тетя Элнер захохотала как безумная. Странно, что наша дочь с нами вообще разговаривает после этого.

Мак вернулся:

– Линда знает, что я имел в виду. Я не могу – в церкви или в любом другом месте – заявить, что отдаю дочь… Будто это куст, который мы вырастили возле дома. И что бы там Линда ни думала, я все равно считаю, что с браком они поспешили.

– Мак, да они шесть лет встречались, какая спешка? Ты же понимал, что когда-нибудь она выйдет замуж, а ты сидел и выл тут, так что все тебя слышали. Это я мать невесты, мне положено было плакать, а не тебе.

– Норма, ну что ты все это старье разворошила?