Стоять, бояться, раздеваться!
Шрифт:
Руслан почувствовал, что каменеет. Его будто в жидкий азот опустили. Макнули целиком.
– Мама не поверила ни одному моему слову. Ее не убедили ни ссадина на щеке, ни синяки на руках. Она сказала, что я ей завидую и хочу испортить жизнь. – Вероника тихонько усмехнулась. – Это было больно. Я смотрела на нарядную ёлку, на коробки с подарками и с каждой секундой все сильнее ненавидела этот праздник.
– Ты заявила на урода в полицию? – Руслан сам не знал, как смог произнести так много слов. Язык с трудом ворочался во рту, а челюсть болела, как
– Нет. У него ведь ничего не вышло. – Гибкое тело в объятиях вздрогнуло. – Но ездить домой я перестала. Нашла себе подработку. После окончания вуза поступила в другой, на заочное отделение. Зубрила языки и училась быть самостоятельной.
Глава 20. На тонких гранях
После неожиданного визита родителей на дачу больше никто не наведывался, и даже сосед, казалось, куда-то съехал. На много километров вокруг не осталось никого, кто мог бы потревожить или нагрянуть в гости.
Раньше Веронику это испугало бы. Она никогда не завидовала участи Робинзона Крузо. А сейчас сама не хотела никого видеть. Бадоев оказался не только отличным любовником, но и вполне сносным сожителем.
Ночью он поворачивался на бок по первому же приказу: «Не храпи!».
Днем с аппетитом ел все, что она готовила. Сам убирался в доме. Героически терпел все попытки устроить им двоим приличный досуг вместо круглосуточного секс-марафона.
Руслан больше не бесил своими шутками. Не казался солдафоном. И даже поездки с ним в ближайший гипермаркет за продуктами начали доставлять удовольствие.
С видом патрульного корабля в приграничной зоне Руслан важно толкал вперед тележку. Не торопил, когда Вероника изучала состав продуктов или искала сроки годности. Сам выкладывал покупки на ленту возле кассы. Сам, отодвинув могучим плечом Пожарскую, рассчитывался. И, не позволяя пачкаться или напрягаться, сам паковал продукты и носил в машину.
Спустя всего две поездки Веронике и представить стало сложно, как она раньше справлялась одна. Без огромной тележки, которую не нужно было толкать и думать, как вырулить в узком ряду. Без хмурого молчаливого гризли, от одного вида которого другие покупатели сами расходились в стороны и не мешали выбирать продукты. Без непривычного и очень приятного ощущения полной защиты.
В детстве не чувствовала себя такой беззаботной, как сейчас. Ни с одним из прежних мужчин не испытывала такой легкости. Словно была не взрослой женщиной, обязанной отвечать за каждый поступок и платить по всем счетам. А девочкой.
Где-то в Питере, наверное, суетилась вокруг Паши его беременная невеста: чтобы угодить, выискивала новые рецепты, сама покупала деликатесы и думала, как сделать праздник особенным. А Веронике не нужно было даже ударять пальцем о палец.
Единственное, чего хотелось самой, – постоянно прикасаться к Руслану. Руками, локтями, боками – чем угодно. Прижиматься губами к губам, когда занят или когда сам ждет поцелуя. Кошкой тереться о сильную грудь, когда лежит рядом. И
Будь ее воля, поселилась бы на коленях у своего гризли. Ела бы с рук. Спала бы только в объятиях.
Страшно становилось от этого желания. Сразу вспоминалась мать, которая растворялась в каждом мужчине до глухоты и слепоты. Но Веронике было настолько сладко и непривычно, что бороться с собой не могла и не хотела.
Вместо борьбы млела от ласки. Вспыхивала от пошлых, слишком мужских комплиментов. И совсем перестала поглядывать на календарь.
Руслан тоже поменялся. Вместо того чтобы, как и раньше, общаться одними командами, он начал задавать вопросы и слушать ответы. Иногда со смехом, будто беседует с блаженной. Иногда с ледяным спокойствием, за которым открыто сквозили беспокойство или злость.
Ленка как-то спьяну ляпнула, что главный тест на «своего мужчину» – то, как рядом с ним исчезает любая тревога. Именно так она выбирала себе мужа. Именно из-за этого жила с ним уже десять лет. С битьем посуды, ссорами, скандалами и сексом не чаще раза в неделю. Порой как на вулкане, но всегда как у бога за пазухой.
С Русланом Вероника тоже чувствовала это странное спокойствие. Даже когда доводила его до белого каления просьбами спеть, потанцевать с ней или терроризировала по утрам здоровыми завтраками.
К этому спокойствию оказалось так легко привыкнуть, что, когда девятого января Руслану сообщили об аресте всей банды, охотившейся за его секретаршей, она сама чуть не попросила остаться.
– А если кто-то еще на свободе? – На чемодан даже смотреть не хотелось.
– Без охраны ты не будешь в любом случае.
– Приставишь ко мне кого-то из своих подчиненных, а в рабочее время станешь закрывать дверь приемной на ключ?
– Еще не решил.
Этот упрямый медведь тер лоб, словно разгадывал адски трудную головоломку, но не давал никаких надежд.
– Все еще темнишь? Может, расскажешь мне, что вообще это было?
– Самое ценное сейчас – это информация. Чем больше ты будешь знать, тем дороже может оказаться цена знаний.
– Ты так меня бережешь?
– А есть сомнения?
От удивления у Руслана брови на лоб полезли. А Веронике так и хотелось в ответ включить капризную девицу и ответить: «Да!». Сказать, что безопасно – это здесь, с ним. И плевала она на банду, полицию и работу.
Налицо были все симптомы какого-то тяжелого психического заболевания.
«Сотрясение мозга!» – успокаивала себя Вероника.
«Передозировка спермы в организме!» – подсказывал внутренний голос.
Наверное, в качестве лекарства нужно было попросить пару дней на адаптацию и побыть на даче одной. Она бы вспомнила, как это – просыпаться в холодной постели, готовить только на себя и ничего ни от кого не ждать.
Но Руслан все чаще поднимался на второй этаж, где на стремянке, оказалось, можно было спокойно говорить по телефону. Разговоры его становились все дольше. А гордость грызла Пожарскую все больнее.