Стоять до последнего
Шрифт:
А через неделю, когда получили оружие и выступили против партизан, вторая рота полным составом ушла в лес.
Остальные роты попали в сложный переплет и еле выбрались из лесной чащи, побросав убитых и раненых. Миклашевский проявил находчивость и вывез на мотоцикле командира батальона Беккера, легко раненного в ногу.
После «боевого крещения» капитан Беккер перевел Миклашевского в штаб и назначил мотоциклистом. Ему вручили пистолет и видавший виды мотоцикл марки БМВ с коляской. Машина была изрядно помята и побита, краска местами пооблупилась, на корпусе имелись следы от пуль и осколков, однако мотор работал нормально.
Миклашевский часто возил Беккера, и между ними установились дружеские отношения. Однажды Беккер, размышляя вслух, заговорил о Сероштанове, который стал много пить и ведет себя совсем не так, как вел в учебном лагере. Игорь постарался успокоить капитана, а сам понял: Сероштанов до сих пор жалеет, что не ушел вместе со второй ротой к партизанам. И Миклашевский решил помочь Сероштанову.
Вскоре представился подходящий случай. Капитан Беккер поручил Игорю доставить пакет в штаб полка.
– Дорога через лес, герр гауптман, – напомнил Миклашевский.
– Понимаю, – кивнул Беккер и подозвал пальцем Сероштанова. – Будешь сопровождать мотоциклиста.
– Яволь, герр гауптман!
Через час они катили по шоссе, миновав все посты. Потом Миклашевский свернул на грунтовую дорогу, которая уводила в лесную чащу. Отъехав километров пять, Игорь остановил мотоцикл:
– Вылазь! – и вынул пистолет.
– Прикончить хочешь, да? Счеты сводишь? Боишься, что стану тебе поперек дороги, да?..
– Уходи в лес, – спокойно сказал Миклашевский.
– Что? – не поверил своим ушам Сероштанов.
– Уходи в лес, пока есть возможность, а то другого такого случая может и не быть, – сказал Миклашевский. – В штаб пришел приказ, и наш батальон на днях повезут куда-то в Германию.
– А ты?.. Ты тоже? – с надеждой спросил Сероштанов, все еще не веря Миклашевскому.
– Нет, я остаюсь. Мне нельзя. Слушай меня внимательно…
– Остаешься, чтобы пальнуть мне в спину, да?
– Заткнись, дубина! – озлился Миклашевский, обрывая Сероштанова. – Если не пойдешь, тогда обязательно пальну, понял?
– Не совсем…
– Слушай меня внимательно. Я дам тебе пароль, – Миклашевский понизил голос, словно их могли подслушать. – Найдешь партизан, скажешь командиру, пусть срочно свяжется с Москвой и передаст такую фразу: «Дорогая женушка, я чувствую себя хорошо». Повтори!
– Дорогая женушка, я чувствую себя хорошо, – произнес Сероштанов и, не особенно веря в магическую силу обыденных слов, спросил: – И это все?
– Для тебя более чем все. Это и пароль, и паспорт на доверие. Только не перепутай слова, слышишь? – и приказал: – Иди! Даю пятнадцать минут, а потом поднимаю стрельбу, как будто напали партизаны, и укатываю назад.
– А винтовку можно взять?
– Забирай и чеши скорым ходом.
– Вот никогда не думал, что ты… Ты!.. И вдруг совсем не тот, как нам казалось… Знаешь, ребята со второй роты, что ушли к партизанам, хотели тебя прикончить, да случая не подвернулось… А ты вон какой…
Он схватил винтовку и побежал кустами рядом с дорогой. Потом, на повороте, выскочил на открытое место и помахал рукой.
– Дорогая женушка, я чувствую себя хорошо!
Выждав четверть часа, Игорь выстрелил несколько раз из пистолета по мотоциклу, сделав пробоины в коляске, и покатил назад.
Капитан Беккер, выслушав доклад Миклашевского о «нападении партизан и гибели Сероштанова», спросил негромким голосом:
– Зачем убил?
– Не я, герр гауптман, партизаны…
Дальновидный капитан понимал, что дружба с русским, родственники которого вращаются в верхах, может оказаться весьма полезной и нужной для продвижения по служебной лестнице. Потому он смотрел сквозь пальцы на его действия.
– Мне наплевать, кто его убил. Пусть партизаны, – понимающе заключил Беккер. – Он мне тоже не особенно нравился.
И повелел занести в журнал батальона запись о «мужественном поступке мотоциклиста, спасшего секретный пакет».
– А теперь пойдем выпьем по рюмке шнапса за победу. Войска фюрера заняли Севастополь!
Тяжело улыбаться, но надо улыбаться, изображать на своем лице радость. Миклашевский пересилил себя, растянул губы улыбкой, выдавил из себя слова восторга. Пил шнапс, отдающий самогоном, а внутри разливалась обжигающая горечь. Неужели сдали Севастополь? Не хотелось верить в такое… Игорь помнил, как в Ленинграде, на льду Ладоги, охраняя Дорогу жизни, в короткие минуты затишья обсуждали каждую весточку о героических делах защитников Севастополя, который стал родным братом по обороне, по лишениям. Говорили, что Ленинград – это крепость на севере, на правом фланге огромного фронта, а Севастополь – крепость на юге, на левом фланге…
– Еще по рюмке! – Маленькие глаза Беккера восторженно стекленели. – За большой русский город Воронеж… Только сейчас передали по радио!..
Из черного диска репродуктора, установленного в столовой, сыпалась бравурная барабанная дробь и визгливый мотив марша. Потом снова передавали последние известия, от которых у Миклашевского холодела спина:
«Левофланговый корпус доблестной 6-й германской армии соединился в районе города Старый Оскол с частями 2-й венгерской армии и замкнул фронт окружения десяти русских дивизий… Передовые танковые части вышли к пригороду города Воронеж… В Баренцевом море доблестная авиация и подводные лодки атаковали караван судов возле острова Медвежий. Три транспорта потоплены, на танкере «Азербайджан»», шедшем с грузом нефти, вспыхнул пожар. Крейсерский отряд прикрытия, состоявший из английских военных кораблей, не выдержал атаки и, неся большие потери, бросил караван, стал беспорядочно уходить…»