Стоять до последнего
Шрифт:
– Работает мотор, как часики!.. Могу подбросить, если недалеко.
– С удовольствием, – сразу принял предложение Вальтер, усаживаясь рядом с шофером. – Мне тут близко.
Когда штабной «опель» остановился у кирпичного дома, шпики многозначительно переглянулись: они по номеру узнали, кому принадлежит легковая.
Вальтер, не торопясь закрыть дверцу «опеля», небрежно бросил шоферу:
– Если что надо, не стесняйтесь, подкатывайте, – и, не обращая внимания на шпиков, вошел в подъезд.
Неторопливо поднялся на третий этаж по стертой широкой железной лестнице. Задержался на площадке, огляделся. За ним никто не следил. Сверху хорошо просматривались лестничные марши и площадки, если стоять у перил. Быстро взбежал на четвертый этаж и трижды условным сигналом позвонил. Дверь чуть приоткрылась на ширину цепочки.
– Кто здесь? – спросила Марина и, узнав Вальтера, распахнула дверь. – Вы позвонили, а я не поверила… Проходите, проходите… Мы условились на семь часов, я еще и не собралась… Что-нибудь случилось, да?
Марина стояла в легком халате, наброшенном торопливо. Волосы ее, слегка влажные, небрежно спадали на плечи. Она, видно, только что умылась, и приятная свежесть осталась на лице, проступая тонким румянцем на щеках. Но в суженных глазах, устремленных на Вальтера, в дрогнувших полосках бровей угадывалась напряженность тревоги.
– Ничего не случилось, – поспешил успокоить ее Вальтер. – Просто так надо.
– А я подумала… Одни страхи в голову лезут.
– Индюк думал, думал и в суп попал, – пошутил Вальтер, останавливаясь посреди комнаты, и тихо спросил: – Где рация?
– Уже в чемодане, – так же тихо ответила Марина. – Только антенну не снимала, ждала вас.
«Какое у нее удивительное лицо, особенно глаза, – подумал Вальтер. – Не скажешь, что красивая, но лицо такое притягательное, симпатичное, русское… Как я раньше не замечал, странно даже… И выражение так меняется, и губы такие, что не надо никакой помады. А глаза, глаза!» А вслух произнес:
– Хорошо.
Марина не поняла, что именно «хорошо» – то, что не успела снять антенну или что ждала его прихода. Она просто немного растерялась от неожиданного прихода и чувствовала себя довольно неловко, ибо еще не успела переодеться, привести в порядок волосы, подкрасить брови… Ей не хотелось показываться Вальтеру в таком неприглядном виде, хотя Марина давно желала видеть его у себя. И такое двойственное чувство выбило ее из привычной колеи. Она мельком взглянула на себя в зеркало: как же теперь ей одеваться? При нем, что ли?..
– А из окна чудный вид, улица просматривается, – сказал Вальтер, подойдя к окну, отмечая про себя, что отсюда ему хорошо будет наблюдать за подходом к дому.
– А те двое торчат у подъезда?
– Торчат, – ответил Вальтер, ему с высоты хорошо были видны шпики.
– Постойте так, не оборачивайтесь, – вдруг решительно произнесла Марина, удивляясь своему требовательному тону. – Я постараюсь это сделать быстро, я сейчас… Мне надо переодеться, понимаете?
– Понимаю, – отозвался Вальтер.
За его спиной скрипнула дверца шифоньера. «Скорее бы она прихорашивалась», – подумал он почему-то с неприязнью и вдруг почувствовал нежный, едва уловимый запах чистого женского белья. Ему стало жаль ее, одинокую, в сущности, молодую женщину, заброшенную волею долга в далекую Бельгию. Ему захотелось сказать Марине несколько теплых слов. Кто знает, что произойдет с ними через час, через полчаса, когда она по его приказу выйдет в эфир? Знает ли она, что фургон находится неподалеку в переулке?
Он приблизился к окну и с удивлением обнаружил, что стекло, словно зеркало, отражало глубину комнаты, и Вальтер увидел Марину. Она стояла к нему лицом, без халатика и Вальтер не мог отвести взгляда от линий ее тела, стройного и молодого.
Кровь хлынула ему в голову, он ощутил, как вспыхнули щеки. Ему стало неловко, что он так бесцеремонно разглядывает Марину. Вальтер отвел глаза и стал смотреть прямо перед собой в окно на противоположный дом.
– Скоро вы? – наконец выдавил он из себя.
– Сейчас, сейчас…
Когда Вальтер снова взглянул на отражение в стекле, он увидел, как Марина через голову надевала платье. Он облегченно вздохнул.
– Где рация? – спросил он, переходя на официальный деловой тон.
– В чемодане, я уже говорила вам, – с легким лукавством в голосе ответила Марина, по-своему понявшая состояние Вальтера.
– Когда сеанс? – задал вопрос Вальтер, делая вид, что не заметил ее лукавства.
– В двадцать ноль-ноль.
– А на аварийную волну можно сейчас выйти?
– Конечно! В любое время суток. – И весело добавила: – Все, можете поворачиваться!
– Тогда начнем работать. Надо немедленно связаться с Центром и передать эти сведения. – Вальтер протянул ей текст радиограмм.
Она смотрела широко открытыми глазами на Вальтера, и он видел, как дрогнули ее брови, как в глазах появился откровенный страх, страх человека, которого заставляют делать то, что неминуемо может привести к гибели. «Знает, что пеленгатор рядом», – подумал Вальтер.
– Как же?.. Мы же хотели… – пробормотала Марина. – И рация упакована.
– Так надо, – перебил ее Вальтер. – Вот, зашифруйте поскорее.
– Хорошо, – Марина взяла текст дрожащими пальцами.
– Сколько на это уйдет времени?
– Минуть двадцать.
– Работайте, – и тут же спросил: – Помните, я как-то вам давал номер телефона? На всякий случай непредвиденный?
– Помню.
– Если что случится и удастся выбраться… – Вальтер не сказал «отсюда», это было понятно и так. – Если удастся, то люди по тому номеру всегда помогут, там бельгийские патриоты из Сопротивления. Передадите от меня привет, от Лангрена. И не больше, ибо там не знают, кто вы, пусть думают, что бельгийка, и все. Так лучше будет для вас, вы меня понимаете?