Стоять до последнего
Шрифт:
Кульга пристроился на деревянной скамье, что стояла у стены, готовясь к длительному ожиданию: у начальства всегда разговор долгий. За перегородкой сидели две женщины в гимнастерках и что-то сосредоточенно писали, не обращая внимания на Григория. За крашеной фанерной стеной стучала пишущая машинка.
– Курить можно? – спросил Кульга, доставая пачку «Казбека», выданную в госпитале. Ему просто хотелось пофорсить.
– Дымите на здоровье, – ответила женщина, сидящая у окна.
Но закурить Кульга не успел. На пороге появился дежурный лейтенант.
– Танкист, давай живо! К коменданту! Едва Григорий переступил порог и отрапортовал по всем правилам сидевшему за столом майору, как от окна к нему шагнул невысокий однорукий подполковник. У него на груди два ордена Боевого Красного Знамени. Лицо подполковника Григорию показалось знакомым. На вид ему было не больше тридцати, но справа, чуть повыше виска, в темных волосах светлым пятном выделялся крупный клок седины.
– Гришка! Ты!..
И только тут Кульга узнал подполковника. Им оказался бывший капитан Сорокин, командир танкового батальона, в котором до войны служил Кульга. Именно его тогда хотел догнать Григорий, когда на второй день войны прибыл из Ленинграда со сборов боксеров округа и опоздал. Опоздал всего на несколько часов: на рассвете бригада по тревоге отбыла в сторону фронта.
У Григория сжалось сердце – лихой танкист стал инвалидом, потерял руку, но в то же время было и радостно, что встретил командира.
– Товарищ ка… Извиняюсь, подполковник! – выдохнул Кульга. – Товарищ комбат!
Они обнялись. Григорий сграбастал подполковника своими ручищами, стиснул. Тот хлопал его ладонью по спине и дружески ворчал:
– Гришка, медведь! Задушишь, чертяка!..
Оба были несказанно рады встрече. Подполковник Сорокин, глядя на Кульгу, восхищался:
– А ты герой! Орден Ленина, Боевого Красного Знамени… Читал указ в газете и всем говорил: мой танкист, чемпион округа по боксу!..
– У вас, товарищ комбат, тоже два Боевых Красных Знамени.
– Первый за бои в Прибалтике, второй под Москвой получил… Там и руку оставил, – Сорокин вздохнул: – Одним словом, не повезло! Теперь вот воюю военпредом.
Сорокин повернулся к коменданту и сказал, что Кульгу забирает к себе, пусть припишет к нему в группу.
– Танки будем принимать, Гриша. Мне позарез нужен такой специалист, как ты…
Через четверть часа они уже тряслись в старенькой «эмке», которая катила в сторону машиностроительного комбината.
Танки стояли ровными рядами, как на параде, слегка подняв вверх дула орудий. Серо-зеленые, грозные, до боли знакомо пахнущие железной окалиной, оружейным маслом, соляркой. На башнях белые крупные цифры. Кульга невольно припомнил, как получал свою «тридцатьчетверку» в Ленинграде в начале войны. Но боевых машин тогда там было мало, считанные единицы. Вспомнил, как попробовал свой танк под номером 813… Хорошая была машина, ничего не скажешь! Перед глазами встали, как живые, члены его экипажа. Славные ребята! Скакунов и Новгородкин погибли в том бою за высоту. А Тимофеев живой, но еще в госпитале на излечении находится…
Ровно урча мотором, прямо на них двигался танк. Не доезжая нескольких метров, приостановился, круто развернулся, пыхнул белесым дымком и направился на свободное место в строю машин. Кульга наметанным глазом определил мастерство водителя.
– Хорошо ведет парень.
– Не парень, а девка, – ответил подполковник. – Сейчас познакомлю тебя.
– Шутите, товарищ подполковник! Разве танк водить женское дело?
– Ты еще не такое на заводе увидишь, – пообещал Сорокин и повернулся к остановившемуся танку. – Мингашева! На минутку!
– Сейчас! – раздался в ответ девичий голос.
Из верхнего люка сначала показалась голова в потертом кожаном шлеме. Кульга обратил внимание на крупные глаза, похожие на спелые влажные сливы. Мингашева ловко спрыгнула на землю. Одета она была в ватные замасленные брюки и такую же стеганку, отчего казалась вся круглой. На ее ногах – тяжелые солдатские ботинки, носки которых неестественно загнулись вверх.
Вытирая на ходу руки куском пакли, Мингашева подошла к Сорокину:
– Слушаю, Виктор Васильевич!
– Сколько сегодня?
– Восьмой перегнала…
Кульга слушал ее сначала несколько снисходительно.
– Девка в танке! – потом невольно проникался к ней уважением. Мингашева в разговоре с подполковником держалась вежливо и просто, как и подобает настоящему мастеру своего дела. Григорий поймал себя на мысли, что ему хочется вынуть платок из кармана и вытереть сажу на левой щеке девушки.
– Знакомься, Мингашева, – сказал Сорокин, представляя танкиста. – Григорий Кульга…
– Неужели тот самый, которого орденом Ленина наградили?
– Тот самый, – улыбнулся подполковник.
– Галия… Галя по-русски, – Мингашева протянула небольшую твердую ладонь. – У меня башкирское имя, но меня все называют Галя, – она говорила и смотрела на Кульгу, и в ее больших темных зрачках теплилась радость.
В столовой, хлебая жидкий суп, Кульга невольно заметил, что в его сторону поглядывают женщины. Новичок привлекал к себе внимание. Он засмущался, опустил голову и стал торопливо орудовать ложкой.