Стоять до последнего
Шрифт:
– Да, понимаю.
Немцы появились быстро, минут через двадцать после того, как Марина вышла в эфир. Вальтер из окна видел, как к дому подкатила крытая машина и из нее выскочили человек пятнадцать в гестаповской форме с автоматами в руках. «Странно, что они не оцепили дом», – подумал Вальтер. Он просто не знал, что гестаповцы не имели сил для оцепления. Они давно охотились за радистом, но не ждали, что именно сегодня тот подаст свой голос, да к тому же в такое неурочное время. Локаторщики привыкли фиксировать радиопередатчик в определенное время и потому были удивлены, когда засекли его.
Вальтер взглянул на Марину. Та склонилась к рации, прижимала одной рукой наушники, а другой работала на ключе. Лицо ее приобрело неестественную бледность, словно его покрыли мелом…
«Только бы она успела отстучать», – пронеслось у него в голове, когда вышел на лестничную площадку.
Гестаповцы бежали вверх по лестнице, гулко стуча подковками сапог по железным ступеням, отчего стоял тяжелый грохот. Впереди, нагнув голову, торопился коренастый плечистый офицер. Он размахивал пистолетом и торопил своих подчиненных. Вместе с гестаповцами спешили и те двое в штатском. Дом, казалось, вымер, только был слышен грохочущий топот.
«Как выбежит на площадку второго этажа, буду стрелять», – решил Вальтер, в предельном напряжении каждого мускула чувствуя неприятный шершавый озноб под рубашкой по всей спине. Ладонями ощутил теплоту рукоятки пистолета, нагретого под ремнем у живота, и ему от этой теплоты, исходящей от оружия, стало как-то сразу лучше. Внизу, за лестничными маршами, гремели, топали немцы, и от этой сокращающейся близости, как в полусне, Вальтер ощутил необычайное спокойствие, словно не понимал, что у него нет выхода, нет надежды и бой, который он примет, будет скоротечным, недолгим. Но он даже не мог представить, что может умереть здесь, на верхней площадке, сразу и внезапно.
Вальтер стоял, как в тире, положив руку с пистолетом на перила, отполированные за многие годы ладонями жильцов. Немцы выбежали на площадку кучно, уверенные в своей силе. Вальтер, поймав на прицел офицера, нажал на курок. Раскатисто грохнул выстрел. Гитлеровец как бежал, так и плюхнулся лицом вниз, под ноги своих подчиненных. Вальтер, не теряя времени, выстрелил в другого гестаповца, и тот, неестественно повернувшись, свалился боком на перила.
«Есть два!» – со злой радостью подумал Вальтер, меняя позицию. В следующее мгновение снизу громовыми раскатами резанули автоматные очереди. Пули выщербливали штукатурку со стен и потолка, не причиняя вреда. Под ногами вздрагивала лестничная площадка, сооруженная из толстых листов железа, словно в нее снизу яростно колотили камнями. Вальтер с благодарностью подумал о тех, кто построил эту лестницу: пули не пробивали железную площадку.
Вальтер стрелял не спеша, экономя патроны. Еще двое гитлеровцев упали на железные ступеньки. Третий, оглашая стены злобными криком и руганью, скатился вниз…
И тут в парабеллуме кончились патроны. Когда гестаповцы кинулись вперед, Вальтер напрасно нажимал на курок. Раздался лишь глухой щелчок. А снизу захлебывался клекот смешанных очередей. Били одновременно из нескольких автоматов. Вальтер выбросил пистолет и нервно выхватил маленький браунинг.
Воспользовавшись краткой передышкой, пятеро гестаповцев успели взобраться на маршевую площадку третьего этажа. Достать их Вальтер не мог, а они поливали снизу свинцом…
Со звоном посыпались стекла из разбитого окна, и на лестничную площадку, сдувая пороховой угар, пахнуло свежестью улицы. А гитлеровцы ползли выше, ползли по ступенькам, прижимаясь к стене, прячась в мертвом пространстве, где их не мог достать Вальтер.
«Осталось пять патронов, – посчитал лихорадочно Вальтер, – и граната! Живым не дамся!» Он тяжело дышал, напряженно следя воспаленными глазами за третьим этажом, боясь пропустить момент, когда там покажутся черные мундиры. Вдруг за спиной, в комнате, послышался треск, грохот.
«Марина прикончила рацию, – догадался он и улыбнулся воспаленными сухими губами. – Все же успели мы! Успели!»
И вдруг он ощутил удар в левое плечо. Вальтер закусил губу, мельком подумав, что боли почему-то не ощутил, хотя рука повисла, как плеть…
– Москва приняла, – услышал он за спиной взволнованный сухой голос Марины. – Приняла!
– Рация? – выдохнул Вальтер.
– Осколочки одни… Все! Документы горят на газовой печке!..
Она стояла в дверях, бледная, решительная, сжимая в руке маленький дамский пистолет. Вальтер крикнул:
– Назад, слышишь! Назад!..
Потом показал ей дулом браунинга на узенькую железную лесенку, что вела от площадки верхнего этажа на чердак. Снизу ее не было видно.
– Туда!.. Быстро!.. Кому говорят!
Марина, задирая платье выше колен, неловко полезла по тонким прутьям железной лесенки к чердачному проему, вздрагивая и ежась от каждого выстрела.
Она не видела, как Вальтер присел, схватившись за грудь, как он, кусая в кровь губы, выхватил из кармана пиджака французскую гранату. А снизу уже бежали к нему гестаповцы, стреляя на ходу. Последним усилием Вальтер поднес гранату ко рту, вырвал зубами кольцо и, падая, неловко кинул ее на лестницу.
Граната неуклюже запрыгала по ступенькам, и от нее в страхе, с перекошенными лицами, отпрянули назад гитлеровцы, давя друг друга.
Граната выкатилась на площадку третьего этажа, неторопливо перевернулась, дважды разворачиваясь на месте, и в следующую секунду яркая вспышка, словно молния, озарила полутемный, насыщенный пороховым угаром лестничный колодец, и грохнул взрыв.
Марина бежала по темному чердаку, где на веревках было развешано стираное белье, торопясь к выходу, что выводил на лестницу дальнего подъезда.
Глава двенадцатая
Игорь Миклашевский стоял у окна. Поезд, монотонно постукивая колесами на стыках рельсов, увозил его все дальше и дальше на запад. В открытое окно врывался свежий предутренний влажный воздух, настоянный на росных луговых цветах и сладковато-терпкой сосновой хвое. Дорога тянулась сквозь лесные массивы. День только начинался, и вдали по низинам голубоватым пухом стелился туман, из которого, словно из воды, торчали зеленые шапки деревьев. Миклашевский смотрел на вырубку, тянувшуюся вдоль полотна железной дороги, и понимал, что такую тяжелую расчистку леса гитлеровцы сделали не от легкой жизни. Партизаны давали о себе знать!.. Еще как давали!.. Вчера под вечер обстреляли и этот поезд, правда, издали, побили стекла, продырявили стены вагонов да троих легко ранили. Миклашевский помнит те неприятные минуты, когда полоснули из лесной чащобы по эшелону. Он вместе с другими солдатами сразу же плюхнулся на пол вагона. А машинист, как нарочно, замедлил ход, подставляя партизанам воинский эшелон, в котором ехал батальон остлегиона.