Страдание
Шрифт:
Для одного из Арлекина, Миша был довольно высок, чуть больше метра восьмидесяти. У него были густые светлые волосы, почти такие же прямые, как у Нечестивца, но светлее, почти белоснежный блонд; а это значит, что они всегда были такими белесыми, потому что солнечный свет не касался его волос больше тысячи лет. Волосы Нечестивца были почти золотистыми из-за недостатка цвета, чтобы выцвести.
Миша смотрел на нас голубыми глазами, которые могли бы напоминать теплое летнее небо, но они были холодными, и не важно насколько чистым мог быть их голубой цвет. Откуда бы его не завербовали
— Из Аниты госпожа вышла добрее, чем из Мать Всея Тьмы, — ответил Истина.
— Завидно? — не остался в долгу Нечестивец.
— Анита руководит нами там, где нужно, — ответил Истина.
— Ты веришь, что она хорошо справляется с руководством, — сказал Нечестивец. — И просто ревнуешь, что Анита оказывает внимание нам, а тебе нет.
— Это не так, и ты это знаешь. И говоришь это только, чтобы попробовать меня спровоцировать.
— Я ревновал к другим охранникам, которые делили с ней постель пока меня не включили в их список, — ответил Нечестивец.
— Это ты. Я сделан из более прочного материала, — ответил он, и отошел от того, что было похоже на большую ванную за его спиной.
— Ты все еще не превзошел меня в упражнениях на мечах и не побил мой счет по стрельбе из огнестрела.
Миша покраснел, руки по бокам сжались в кулаки; для по-настоящему древнего вампира он удивительно легко поддавался шпилькам. Большинство истинно старых вампиров способны контролировать свои эмоции до такой степени, что это пугало и казалось почти… нечеловеческим.
— Но я превзошел тебя с ножом и стрельбой на дальние дистанции.
— Но ты не переплюнешь ни одного из нас с мечом и пистолетом, — сказал Истина. — И можешь даже не пытаться тягаться со мной с топором. — Истина, возможно, и не стал бы вмешиваться, но другой вампир приплел их обоих. Истина редко начинал перепалки, но обычно он их заканчивал. Нечестивец мог начать ссору, но выходил из нее со смехом, большую часть времени не заботясь кто выиграл. Но как только подключался Истина, для него все становилось куда серьезнее.
— Даже я побила твой счет по стрельбе из пистолетов, — сказала я.
— Это на стрельбище, а не в реальной битве, — возразил Миша.
— Я и в реальной битве прекрасно стреляю.
Взгляд у Миши был почти страдальческим, когда он сказал:
— Я был впечатлен твоим выстрелом, показанным в новостях. Я и не думал, что ты способна на это.
— Я должна была это сделать, и сделала.
Он кивнул:
— Необходимость что-то сделать не дарует тебе автоматически способность это сделать, Анита Блейк. То, что ты смогла применить такой навык в столь тяжелых условиях, было… впечатляюще.
— Могу поспорить, ты не хотел этого говорить, — сказал Нечестивец.
Миша посмотрел на него:
— Наша Темная Госпожа была оружием; она не нуждалась в пистолетах, клинках и совместных тренировках. Она была куда
— Так значит ли это, что Анита куда опасней, чем весь остальной Арлекин? — спросил Нечестивец.
— Нет. — Миша практически выплюнул это слово.
— Ты сказал, что Мать Всея Тьмы была могущественнее, чем любой из вас; тогда не будет ли тот, кто убил ее, могущественней, чем любой из вас? — вопросил Истина.
Миша покачал головой, но ничего не сказал.
— Они спорят между собой, как это обычной человеческой женщине удалось убить их темную госпожу. — Из соседней спальни вышел мужчина. Он был на несколько сантиметров выше Миши, шире в плечах, да и просто крупнее его. У него были короткие каштановые волосы, лежащие небрежными завитками, и насыщенные красновато-карие глаза. Если бы вы не знали на что смотрите, то решили бы что глаза вполне человеческие, но таковыми не были. Это были глаза медведя, большого, мать его, пещерного медведя. Его звали Горан, и он был вермедведем еще до того, как на месте большинства крупных городов образовались равнины, на которых вы могли продавать свой скот, а Миша был еще старше. Если бы я опустила щиты и позволила своей некромантии их ощутить, то от их возраста у меня бы заныли зубы.
— В этой комнате нет людей, — ответила я. — Где Жан-Клод?
— Он разговаривает по телефону в соседней комнате, — ответил Нечестивец, и в его голосе слышалась какая-то не вполне понятная интонация. С кем бы там не говорил Жан-Клод, он ему не нравился.
У Миши не возникло проблем вслух высказывать то, что ему не нравилось:
— Наш Господин и Мастер разговаривает с мужеложцем, который делает из него подкаблучника.
— Мужеложцем? — переспросила я.
— Он говорит с Ашером, — ответил Нечестивец. — Но я бы не хотел, чтобы Жан-Клод услышал как ты отзываешься о его возлюбленном, Миша.
— Постой-ка, нельзя же одновременно быть мужеложцем и подкаблучником, или это сленг поменялся? — спросила я.
— Сленг не менялся, просто он пытался посильнее задеть, — ответил Истина, и кинул на другого вампира недружелюбный взгляд.
Я пошла к вампиру и большому медведю, его партнеру:
— Насчет части про мужеложца спорить не буду, но не был бы он в таком случае подхуичником?
Миша посмотрел на меня; он знал, что я над ним подшучивала, но не совсем был уверен как именно. Я заметила, что почти у всех старых вампиров проблемы с современным сленгом; даже у тех, кто освоил кое-что из него, не смог охватить его весь. Сленг не особо хорошо путешествует с одного языка на другой.
Истина был у меня за спиной, а Нечестивец шел меж гробов, стоящих вдоль огромного стола для переговоров, который занимал почти все пространство в центре комнаты. Были еще тахта и кофейный столик, сдвинутые к стене, чтобы освободить место для гробов. Мини-кухня была стационарной, поэтому осталась там, где была установлена.
— Тот факт, что наш Темный Мастер умоляет этого мужеложца вернуться в Сент-Луис компрометирует всех нас.
— Я позволила тебе раз его так назвать, — сказала я. — И дала понять, что мне это не понравилось, но может я слишком устала для тонкостей.