Страх — это ключ
Шрифт:
Медленно и аккуратно, не спуская с меня глаз, Ларри забрался на площадку и выпрямился. Я медленно попятился. Справа едва различался огромный стеллаж для труб, слева — край площадки без какого-либо ограждения. Я остановился. Площадка, похоже, шла вокруг всей буровой вышки, и Ларри устроило бы спихнуть меня или свалить пулей 45-го калибра с северной стороны с высоты 150 футов прямо в море.
Ларри подошел поближе. Фонарик он выключил. Неподвижно закрепленный около кабинки фонарь не освещал нижнюю часть тела, но его света хватало, а Ларри не хотел, чтобы кто-нибудь
Ларри остановился в трех футах от меня. Он тяжело дышал и по-волчьи скалил зубы:
— Иди дальше, Толбот!
Я покачал головой:
— Дальше не пойду! — Я почти не слышал его и ответил чисто автоматически, потому что увидел то, что заставило меня похолодеть. Еще в радиорубке я подумал, что Мери Рутвен прикидывается, и сейчас точно знал, что не ошибся. Она не теряла сознания и пошла вслед за нами — показавшаяся над краем площадки голова с тяжелыми косами снимала все сомнения.
«Дурочка, — подумал я, — чокнутая маленькая дурочка». Я не думал о том, какой смелости требовал этот подъем в такую кошмарную ночь, не думал о той надежде, которую дарил мне ее поступок. Я чувствовал лишь горечь, обиду, отчаяние, но более всего — растущее убеждение, что Мери — конец.
— Иди дальше! — снова прокричал Ларри.
— Чтобы ты столкнул меня в море? Нет уж!
— Повернись спиной!
— Чтобы ты врезал мне пистолетом по голове, и меня потом нашли на палубе и даже не подумали о нечестной игре?
Мери была уже в двух футах от него.
— Не выйдет, Ларри. Посвети мне на плечо, на левое плечо. — Вспыхнул фонарик, и я снова услышал хихиканье маньяка:
— Значит, я все-таки попал в тебя, Толбот?
— Попал.
Теперь Мери стояла прямо за его спиной. Раньше я наблюдал за ней краешком глаза, но теперь посмотрел через плечо Ларри прямо на нее с надеждой.
— Попробуй еще раз, полицейская собака, — засмеялся Ларри. Второй раз у тебя это не получится.
Схвати его за шею или за ноги, молил я. Или набрось ему пальто на голову, но не надо, не надо, не надо хватать его за руку.
Она схватила его руку, державшую пистолет. Она зашла справа и схватила его за запястье.
Некоторое время Ларри стоял как вкопанный. Отпрыгни, повернись или двинься он, и я налетел бы на него, как товарняк, но от неожиданности он окаменел. Рука с пистолетом тоже окаменела — пистолет смотрел прямо на меня. И целился он мне в сердце.
Затем Ларри свирепо схватился за запястье правой руки Мери левой рукой, дернул левую руку вверх, правую — вниз и освободил свою руку с пистолетом. Он немного сместился влево, прижал Мери к стеллажу для труб и начал выкручивать ей руку — он уже знал, с кем борется. Волчий оскал вновь появился на его лице. Все это время он не сводил с меня своих угольно-черных глаз и держал на прицеле.
Они боролись секунд пять, может, десять. Страх и отчаяние придали Мери силы, которых она не нашла бы в себе в обычной обстановке, но Ларри тоже был в отчаянии, и у него было больше сил. Мери полузадушенно закричала от боли и упала — сначала на колени, а потом завалилась на бок.
Помогая себе левой ногой, я начал незаметно вытаскивать правую ногу из ботинка.
— Подойди сюда, коп, — холодно позвал Ларри. — Подойди сюда или еще немного, и я выверну твоей подруге кисть — тогда тебе придется помахать ей ручкой.
И он сделал бы это, потому что теперь понимал: девушку все равно придется убить — она слишком много знала.
Я сделал два шага вперед. Ботинок я почти уже снял. Он ткнул ствол кольта мне в зубы, один зуб сломался, и я почувствовал во рту соленый вкус крови из разбитой верхней губы. Я отвернул голову, сплюнул кровь, но он засунул мне пистолет еще глубже в рот.
— Боишься, коп? — тихо спросил он. Но я услышал его, несмотря на рев ветра. Может, и правда: у людей, которые вот-вот умрут, сверх обостряется восприятие. А я вот-вот умру.
Я действительно боялся, боялся, как никогда раньше. Плечо начало болеть, и сильно; ствол этого проклятого пистолета в моем горле вызывал волны тошноты. Я отвел правую ногу подальше назад, стараясь не потерять равновесия.
— Ты не можешь сделать этого, Ларри, — прохрипел я. Ствол больно давил на гортань, мушка рвала щеку. — Убьешь меня, и они никогда не достанут сокровища.
— Мне смешно. Слышишь, коп, мне смешно. Мне все равно ничего из него не досталось бы. «Ширяле» Ларри никогда ничего не достается. Белый порошок — это все, что дает мой старик своему горячо любимому сыну.
— Вайленд? — Я давно уже знал это.
— Мой отец, черт бы его побрал. — Вытащив пистолет из моего рта, он упер его мне в живот. — Прощай, коп.
Я уже выбросил вперед правую ногу, но Ларри не видел этого. — Я передам ему твое «прощай», — сказал я. Ботинок в это время ударился о стену кабинки.
Ларри дернул головой посмотреть через плечо на новый источник угрозы.
На долю секунды его левая челюсть открылась для удара. И я ударил. Ударил его так, как будто он был искусственным спутником Земли, и мне надо было вывести его на окололунную орбиту. Ударил его так, как будто от этого зависела жизнь всех людей на Земле. Ударил его так, как никогда еще никого не бил, и знал, что больше никого не смогу так ударить.
Раздался глухой хруст, и кольт упал на решетку у моих ног. Ларри постоял две или три секунды, а затем невероятно медленно, но с бесповоротностью падающей заводской трубы, упал вниз.
Не было ни душераздирающего крика, ни раскидывания рук и ног при падении на стальную палубу в ста футах ниже: я свернул ему шею еще до того, как он начал падать.
Глава 11
Ровно через восемь минут после смерти Ларри и точно через двадцать минут после того, как я оставил Кеннеди и Ройала в кабинете, я вернулся и торопливо постучал в дверь условным стуком. Дверь открылась, и я быстро вошел внутрь. Кеннеди моментально запер дверь, а я посмотрел на Ройала, распластавшегося на полу без сознания.