Страх и отвращение предвыборной гонки – 72
Шрифт:
«Слухи и сообщения о каких-либо решениях, принятых по этому вопросу, вводят в заблуждение», — сказал он.
Август
За бортом жизни в «Фонтенбло»… Никсон продает партию… Голдуотер возвращается в кампанию; Эгню в 1976-м… Манкевич слетает с катушек; ночное нападение в «Уэйфэрер»… Происхождение Иглтона; предсмертный хрип «новой политики»… Может ли лось на проселочной дороге пройти сквозь игольное ушко?.. Отвратительный наезд на демонстрантов: «Пусть валят обратно, туда, где им и место»…
Сегодня
Порой жизнь здесь, на пляже, бывает безрадостна. Поэтому я заплатил по 2,70 доллара за каждую упаковку по шесть штук и в сгущающейся темноте теплого южного вечера поехал на своем большом красном кабриолете «шеви импала» обратно в «Фонтенбло» — отель примерно в 40 кварталах к северу на границе фешенебельного района.
Бобо, профессиональный сутенер и владелец машины, стоящий на дверях в этом пляжном отеле, посмотрел на меня с любопытством, когда я вышел из авто и вытащил влажные коричневые мешки с пивными бутылками с заднего сиденья.
— Вам еще понадобится автомобиль сегодня вечером? — спросил он.
— Наверное, но не прямо сейчас. Я буду в номере примерно до полуночи, — я взглянул на часы. — Игра «Рэмс» — «Канзас-Сити» должна начаться через три минуты. После этого я пару часов поработаю, а затем выйду чего-нибудь поесть.
Он дернул дверцу машины, открыл ее и быстро скользнул за руль, чтобы отогнать «шеви» в подземный гараж. Положив руку на рычаг переключения передач, посмотрел на меня:
— Не хотите, чтобы вам кто-нибудь составил компанию?
— Нет, — сказал я. — Мне не до этого. Я проведу всю ночь со своей проклятой пишущей машинкой. По идее, я даже не должен тратить время на матч.
Он закатил глаза и посмотрел наверх, вроде как на небо, но в действительности там был позолоченный портик крыши над подъездной дорожкой:
— Господи, что у вас за работа? Гнуть спину за пишущей машинкой, зарабатывая себе на хлеб? Я думал, что съезд закончился!
Я промолчал и подхватил влажные пивные упаковки, прижав их рукавом своего жесткого коричневого кожаного пиджака. Внутри, за дверью вестибюля, метрах в шести от меня, проходила коктейльная вечеринка богатых венесуэльцев и прикинутых по последней моде евреев среднего возраста: моих знакомых гостей «Фонтенбло». Я не был одет подобающим образом, так что мой план заключался в том, чтобы быстро пройти через вестибюль к лифтам, а затем укрыться в своем номере.
Съезд Никсона завершился в четверг утром, и к субботе сотни представителей национальных средств массовой информации, которые целую неделю кишмя кишели в этом помпезном чудовище в виде отеля, давно разъехались. Несколько десятков задержавшихся еще крутились здесь в пятницу, но к полудню субботы стиль и атмосфера этого места уже резко изменились, а в воскресенье я чувствовал себя здесь, как единственный ниггер в ложе губернатора в день дерби в Кентукки.
Пока шел съезд, Бобо не обращал на меня особого внимания, но теперь стал проявлять интерес.
— Я знаю, что вы репортер, — сказал он. — Они приклеили стикер «Пресса» на вашу машину. Но все остальные журналисты вчера уехали. Почему вы остались?
Я улыбнулся:
— Господи, я что — единственный, кто остался?
Он на мгновение задумался, потом покачал головой:
— Нет, есть еще двое. Один парень брал тот белый «линкольн континенталь».
— Он не из прессы, — возразил я. — Вероятно, он — доверенное лицо Республиканской партии и обтяпывает свои делишки в этом отеле.
Бобо кивнул.
— Да, он ведет себя как человек, который участвует во всем этом. Не так, как репортер, — он засмеялся. — Вас, ребята, довольно легко отличить, вы же это понимаете?
— Бред сивой кобылы, — сказал я. — Только не меня. Все остальные говорят, что я похож на копа.
Он взглянул на меня, постукивая ногой по педали газа, чтобы разогреть двигатель.
— Да, — проговорил он. — Я думаю, это верно. Вы можете сойти за копа, пока держите рот на замке.
— Обычно я довольно сдержан, — заметил я.
Он улыбнулся:
— Ну, конечно же. Мы все это заметили. Тот другой парень из прессы, который по-прежнему здесь, спросил меня, кто вы такой, в тот день, когда вы поносили Никсона…
— Как его зовут?
Мне стало любопытно, кто же еще из корпуса прессы способен выдерживать весь этот позор и уединение.
— Я не могу вспомнить сейчас, — сказал Бобо. — Это высокий мужик с седыми волосами и в очках. Он ездит на синем «форде» универсале.
Мне стало интересно, кто бы это мог быть. Вероятно, у него есть веские причины оставаться здесь. Потому что все остальные, кто был в здравом рассудке, мигом отсюда слиняли. Некоторые из техников телевизионных каналов оставались до субботы, демонтируя лабиринт проводов и кабелей, которые они установили в «Фонтенбло» до начала съезда. Их было легко опознать, потому что они носили «левисы» и толстовки — но к воскресенью я остался единственным постояльцем отеля, одетым не как пиарщик гоночной трассы «Хиалих» в субботу вечером в середине сезона.
«Фонтенбло» — отнюдь не то место, где достаточно быть похожим на странноватого зловещего копа. Чтобы сойти здесь за своего, надо выглядеть как человек, который только что заплатил спекулянту 200 баксов за место в первом ряду в шоу Джонни Карсона.
Бобо поставил машину на передачу, но продолжал держать ногу на педали тормоза. Тут-то он и спросил:
— Что вы пишете? И для чего была вся эта собачья чушь?
— Господи! — воскликнул я — Именно это я и пытаюсь понять. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе то, что занимает около 200 часов работы, за 60 секунд?