Страх высоты (сборник)
Шрифт:
Закончить ему не пришлось. Без стука вошел Филипенко.
— Вижу — огонь. Решил зайти сказать. — Он показал пальцем в потолок. — Марина Викторовна там? С Михайлычем? Как ему?
— Не хуже, чем было. Ты что сказать собрался?
— Если не хуже, тогда хорошо. Помощи-то ждать долго. Связи не будет, столбы посносило. И мост тоже.
Сообщил он это обычно. Видно было, что здесь, в горах, событие такое не относилось к числу экстраординарных.
— Откуда вы знаете про мост? — спросил Мазин.
—
— Трудно было идти?
— Мне-то? Какой тут ход! По дороге километров десять.
— Выпей, Матвей, согрейся, — предложил Сосновский.
Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.
— Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.
— Хорошее дело — крепкая воля, — сказал Мазин. — Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.
— Не потревожим? — заколебался Филипенко.
— Не беспокойтесь.
В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея Егерь прищурился и наклонился над тахтой.
— Шестнадцатый калибр, не иначе, — пояснил он профессионально. — Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете…
Возразить было нечего.
— Сам-то что скажешь?
— Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.
— Связи нет.
— Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.
— Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.
Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.
— Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.
— Не один, — согласился Мазин. — Нож вынуть придется, Борис.
Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.
— Нож побывал у Валерия. Что предпримем?
— Самое простое — спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?
— Хаотичный человек. На каком он счету в заповед нике?
— Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?
— Сначала к хозяйке.
Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.
— Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно. — Она мельком взглянула в зеркало. — Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?
— Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.
Марина бросила спицы на туалетный столик.
— Вы видели… кто?
— Нет, не видели. Но остался нож. Он не знаком вам?
Она смотрела на нож долго,
— Никогда не видела. — И повторила: — Никогда.
— Вечером за столом Валерий открывал бутылки…
— Бутылки? Ножом?
Мазин, отвернувшись, рассматривал безделушки на тумбочке. Их было много — матрешки, индийские будды, спутник с усиками–антеннами, язвительный Мефистофель, — двоились, троились, отражаясь в трельяже. Хотелось сдвинуть створки зеркала, убрать лишние предметы.
— Вы его подозреваете, я понимаю, — слышал он голос Марины и не мог составить определенного мнения об этой не столько убитой горем, сколько испуганной, ошеломленной сероглазой женщине с короткими, чуть подкрашенными, бронзовеющими в свете лампы волосами. — Это не его нож. У Валерия никогда не было такого ножа, ведь в доме, в семье, все на виду. Я не обманываю вас. Я думала всю ночь, но никого… ни на кого не могу подумать.
— Мы, к сожалению, тоже.
— Особенно на Валерия… Михаил Михайлович о нем очень заботился… любил. Не имеет никакого значения, что он не родной.
Мазин оставил безделушки.
— Валерий не родной Михаилу Михайловичу?
— Нет, он сын его первой жены.
— Он знает это?
— Конечно.
— Никогда бы не подумал! — признался Сосновский. — Михаил Михайлович меньше всего напоминал отчима.
— Но случались и ссоры? — спросил Мазин.
— По пустякам. Трудно даже вспомнить. Отец говорит: сегодня чудесный день. А Валерий: нельзя так примитивно воспринимать природу. И раздражаются, злятся.
— Несхожесть мироощущения? И за этим не было ничего более определенного?
— Что вы хотите сказать? — насторожилась Марина.
— Я спросил. Иногда бывает, что за пустяками скрываются другие раздражители, не заметные окружающим.
— Я ничего не замечала.
— Понимаю. Борис Михайлович, Марине Викторовне трудно сейчас отвечать на вопросы… Постарайтесь заснуть. А мы посидим внизу, если не возражаете, подумаем.
Короткая летняя ночь шла на убыль. Мазин присел на скамеечку перед камином и принялся разбивать кочергой несгоревшие поленья. Дрова дымились, выбрасывая из-под пепла темно–красные искры. Потянуло теплом.
— Валерий скорее всего ни при чем, хотя и ложится в схему. Если всплывет, что его отношения с мачехой сомнительны, получится типичная буржуазная судебная хроника. У них там проще. А тут копайся, пока не обнаружишь, что убийца — старик Демьяныч, который застрелил Калугина потому, что тот неодобрительно отозвался о качестве его меда.
— Такой вариант нам не грозит.
— Не гаси во мне чувство юмора, Борис. После трудового года не так-то просто отыскать оптимальное решение в этой дикой ситуации.