Страх. Сборник
Шрифт:
– Все у вас? – холодно спросил Муравьев.
– Нет, товарищ комиссар, – насмешливо ответил Никитин, – есть кое-что, но я уже после вас выступлю.
Муравьев говорил густо, начальственно. Он вспомнил заслуги Данилова, но припомнил ему массу ошибок.
– Быть хорошим оперативником еще не значит, что можно стать политически грамотным руководителем. Я много лет работал с полковником Даниловым и видел, что не созрел он политически, морально не готов к решению тех задач, которые товарищ Сталин ставит перед нами, чекистами. Вот поэтому и прекратился служебный рост Данилова.
Потом было всякое. Сажин предложил исключить его из партии. Зал провалил это предложение.
Потом Никитин сцепился с Муравьевым и высказал ему все насчет его погон и орденов.
А потом выступил незаметный человек, сидевший в последнем ряду президиума. Это был секретарь парткома УМГБ Москвы и области.
– Не преступление совершил наш товарищ Данилов, а проступок. Вот давайте и будем решать, – закончил он.
И они решили – строгий выговор с занесением, освободить от работы и направить в распоряжение управления кадров.
Вот поэтому сидел Данилов в скверике у Тишинского рынка и вспоминал то самое собрание.
Завтра он должен был явиться в управление кадров, а сегодня встречался со старым другом.
До назначенного времени осталось пять минут, Данилов встал и пошел к дому.
Все семейство начальника было на даче, поэтому квартира казалась гулкой и пустой.
– Ты, Иван, иди в столовую, там прохладнее, балкон открыт. Воздух. А я сейчас соображу закусить.
– А зачем в столовую? – мрачно сказал Данилов. – Мы с тобой опера, наше место на кухне.
– Как знаешь, я хотел как лучше.
Начальник был в стоптанных шлепанцах, в генеральских брюках с голубыми лампасами и летней трикотажной рубашке.
Крепкий животик выпирал из-под ремня, и Данилов вспомнил, как начальник во время войны радовался, что похудел сразу безо всяких диет.
– Ты снимай китель-то, а то мне придется мундир натягивать. Ты, Ваня, официальный очень.
Данилов снял китель, пошел в ванную, вымыл руки, сполоснул лицо. Причесался. Из темной бесконечности зеркала глядело на него осунувшееся, словно больное лицо. Голова практически стала бело-стальной. Когда после собрания он пришел домой, Наташа посмотрела на него и заплакала.
Вечером, поздно, Данилов сказал, что хочет прогуляться, и вышел на Патриаршие пруды. Они теперь жили в новой квартире, дом на Пресне снесли, там строили нечто грандиозное.
Уходя, Данилов сунул в карман брюк бутылку коньяка, а в пиджак – раскладной стаканчик, привезенный из ГДР. Выпить хотелось очень, но испытывал он какое-то странное чувство неловкости перед Наташей.
Он только вышел из арки, как в телефоне-автомате увидел Никитина.
И Колька его увидел и выскочил из душной кабинки:
– А я вам собрался звонить, Иван Александрович.
– А чего?
Данилов вспомнил тихую Колькину комнату, уютный Столешников за окном.
– Так в чем дело, – заржал Никитин, – пошли к пруду.
– Закуски, правда, нет.
– Это как же нет, – Никитин
Они прошли к закрытому лодочному павильону, сели на ступеньки.
У Никитина и газетка нашлась.
По первой выпили молча. Зажевали ветчиной.
– А я из МУРа ушел, – сказал Никитин.
– Это как же? – удивился Данилов.
– Да очень просто. Вызвал меня после партсобрания Муравьев и начал учить жить. Я ему и сказал все, что о нем думаю.
– Все сказал?
– Все.
– Тогда давай еще по одной.
Наташа вышла на балкон и сразу же увидела мужа, сидящего с кем-то на ступеньках у пруда. Он ничего не говорил ей, но она все знала. Знала и молчала – не хотела расстраивать его…
– Ты чего застрял? – крикнул начальник. – Давай, Ваня, окрошки похлебаем.
За столом он, выпив рюмку, пожевал помидор и сказал:
– Ты, Иван, должен знать все. После ареста Абакумова началась чистка органов. На тебя хотели уголовное дело завести, да Свиридов его поломал. Игнатьев с Хрущевым виделся, сказал, что не все хорошо в московской милиции. А тот ответил: «Список дайте, я подпишу». Вот такие дела. Считай, что отделался легко. Тебя хотели старшим опером в 10-е отделение назначить, а звание привести в соответствие с должностью. Очень Сажин и Муравьев старались сделать тебя капитаном. Отбились мы. Поедешь в райцентр на сто первый километр начальником уголовного розыска в райотдел. Должность майорская, оклад соответственный, но звание мы тебе сохранили. Кстати, знаешь, кто там начальник?
– Нет.
– Твой давний знакомец Ефимов.
– Ефимов… Ефимов…
– Он в сорок втором участковым был, когда вы дело убитого предколхоза поднимали.
И Данилов вспомнил высокого бравого парня, из бывших фронтовиков, списанных в тыл по ранению. Вспомнил, как тот радовался, когда ему за операцию против банды Музыки дали звание старшины.
– Он, когда узнал, что ты едешь к нему, от счастья чуть не уделался. Территория у него тяжелая, «зона сотка». Все уркаганы там. Мы думаем, что большинство московских разбоев готовится именно в этом районе. Кстати, это и было наше обоснование перед начальником ГУМа [2] . С кем вчера на пруду водку ночью жрал?
2
ГУМ – Главное управление милиции МГБ СССР.
– Кто стукнул? Что, меня пасут?
– Пасут… – Начальник лихо опрокинул рюмку. – Пасут. Тоже мне, коронованная особа. Наташа тебя с балкона срисовала.
– А мне ни звука. – Данилов выпил.
– И правильно сделала. Теперь тебе еще один сюрприз. Ты вчера с Никитиным пил?
– Предположим.
– С ним. Значит, знаешь, что его из МУРа турнул твой воспитанник?
– Знаю.
– Принимая во внимание сложную оперативную обстановку в Московской области, мы его тоже откомандировали в райцентр. Замом к тебе.