Страх

Хаббард Рональд Лафайет

–..И благодаря тому, что эти представления столь глубоко укоренились в сознании наших предков, никто из нас и по сей день до конца не уверен, не содержат ли эти древние верования долю истины. Или, может быть…

С какой стати он должен лицемерить? Он несет ответственность за этих ребят. С какой стати должен стоять здесь и лгать, ведь не прошло и двенадцати часов с тех пор, как он бродил среди призраков, ведомый священником, умершим более трехсот лет назад, его гнали вперед невидимые твари, и даже сейчас он видел тень, отбрасываемую черным предметом там, где нет солнца? Он несет ответственность за этих ребят. С какой стати он должен их опасаться?

— Ученые, — начал он тихим голосом, — стремясь избавить человека от страха,

внушили ему, что нельзя бояться только потому, что истинная причина явления неизвестна. Сегодня распространена точка зрения, что все в мире объяснимо, и даже лик Божий умудрились рассмотреть при помощи электрической дуги. Но в данный момент, стоя здесь, я ни в чем не уверен. Заглянув в прошлое, я обнаружил, что миллиарды людей, живших до предыдущего столетия, с должным уважением относились к сверхъестественному — это было неотъемлемой частью их мировоззрения. Человечество всегда, до самого последнего времени, которое лишь миг в сравнении с вечностью, понимало, что страдание является его уделом на этой земле, а значит, существуют некие таинственные мучители, упивающиеся своей ролью.

Среди вас наверняка найдется с десяток таких, кто носит амулеты и верит в их силу. Вы называете их талисманами, их подарили вам любимая или любимый или же они достались вам по воле случая, который навсегда остался для вас загадкой. Значит, вы почти уверовали в богиню удачи. Вы почти уверовали в бога несчастья. Вы не раз замечали, что стоит вам решить, будто вы неуязвимы, как все идет кувырком. Сказать вслух, что вы никогда не болеете, значит накликать болезнь. Не правда ли, вам знакомы ребята, которые были не прочь прихвастнуть, что никогда не попадали в аварии, а потом вам приходилось навещать их в больницах? И если бы вы в это вовсе не верили, стали бы вы нервно озираться по сторонам в поисках дерева, по которому можно постучать, если вы похвалились своим везением?

Современный мир, где господствуют материалистические "объяснения", не изобрел однако механизма, гарантирующего удачу; он не сформулировал закона, управляющего человеческой судьбой. Мы знаем, что обращены лицом к свету, но, отвергая веру в сверхъестественное, в существование богов зла, тем не менее понимаем — за спиной у нас такая бездна, и мы не в состоянии постичь, почему на нашу долю выпадает столько несчастий. Мы рассуждаем о счастливой случайности, носим талисманы и стучим по дереву. Мы увенчиваем крестами купола церквей и украшаем арочными поясами колокольни. Если нас постигает неудача, то мы ждем двух следующих и только после третьей вздыхаем с облегчением. Мы или верим в торжество добра, и эта вера помогает нам жить, или беспомощно бредем сквозь таинственные лабиринты жизни, с опаской поджидая демонов разрушения, которые могут отнять у нас наше счастье, или в своей гордыне надеемся исключительно на себя и предоставляем судьбе играть с нами злые шутки. Мы боимся темноты. Вздрагиваем при виде мертвеца. Некоторые из нас обращаются к мистическим наукам, таким как астрология или магия чисел, ища подтверждения тому, что выбрали верный путь. И любой из присутствующих, окажись он в полночь в доме с привидениями, не осмелится утверждать, что таковых не существует. Будучи людьми образованными, мы устами отрицаем суеверия, однако украдкой озираемся в страхе перед опасностью, которая может в любой момент наброситься на нас из темной бездны.

Почему? Неужели и вправду существуют демоны, дьяволы и духи, чья ревнивая злоба способна причинить людям вред? Или вопреки теории вероятности, объясняющей закономерности совпадения, мы все-таки станем утверждать, что человечество само навлекает на себя несчастья? Есть в мире силы, которые нам не дано познать?

А может, — это лишь вопрос, не требующий ответа, — в каждом из нас притаился инстинкт, который в суете нынешней жизни так и остается в зачаточном состоянии? Что если наши предки со свойственным им обостренным чувством опасности — ведь они не

могли укрыться от ветра и не знали, как бороться с темнотой, — специально развивали в себе этот инстинкт? А поскольку мы пренебрегаем оттачиванием наших восприятий, не стали ли мы слепы в отношении нематериальных сил? И не бывает ли так, что в какой-то момент этот инстинкт оживает в нас, подобно вспышке молнии, высвечивает все то, что угрожает нашему благополучию? Да если мы, пусть всего лишь на мгновение, были бы в состоянии узреть сверхъестественное, мы могли бы глубже и правильнее осмыслить горестный удел человеческий. Но вот на нас снизошло подобное откровение, и мы расскажем о нем окружающим, не зачислят ли нас в сумасшедшие? А как быть с видениями святых?

Детьми все мы знали, что в темноте гнездятся призраки. Так, может быть, в ребенке, чей мозг еще не отягощен чрезмерным грузом фактов, фактов и еще раз фактов, этот инстинкт не раздавлен?

А разве нет среди нас таких, кто состоит в контакте со сверхъестественными силами, но не может открыться и объяснить окружающим, что это такое, ибо ему не поверят, ведь мало в ком развит подобный инстинкт?

Я предлагаю вам пищу для размышлений. В течение долгих недель вы терпеливо слушали меня и писали в своих тетрадях конспекты по этнологии.

До сих пор я ни разу не заставлял вас задуматься или задаться вопросом. Звонок. Поразмыслите над тем, что я вам сказал.

Покидая аудиторию, половина студентов, видимо, решила, что это шутка в духе профессора Лоури.

Другая половина — тоньше и чувствительнее — беспокоилась, уж не заболел ли профессор Лоури.

Однако Лоури это было безразлично. Он уселся на стул и делал вид, что разбирает бумаги.

"Ты объективно существуешь. Жди нас в своем кабинете".

Глава 7

Лоури пнул его, и он, медленно откатился в угол, откуда со снисходительным упреком смотрел на него пустыми глазницами, один зуб выпал и коричневой точкой маячил на ковре.

Лоури сидел в кабинете, взирая на беспорядочные груды бумаг, загромождавших стол, он думал о том, как завершил лекцию, и сам удивлялся. Человек, похоже, обречен на отречение от своих взглядов и суждений. Подумать только, Джеймс Лоури, этнолог, докатился до того, что почти признает существование сверхъестественных сил… Он, как ужаленный, вскочил и начал угрюмо мерить шагами комнату, подобно загнанному в клетку зверю. Он остановился и постарался успокоиться, вороша ногой свертки, доставленные с Юкатана, и рассматривая наклейки с адресами. Понадобился год работы, чтобы это разобрать, — но все же и сейчас он не помнил, что в свертках: обломки камней, куски каменной кладки, гипсовые осколки, грубо вылепленные фигурки идолов, манускрипт в металлическом контейнере…

Чтобы чем-то заполнить ожидание, он распаковал попавшуюся коробку и водрузил ее на стол. Он снял с нее крышку. Там оказался всего лишь окаменевший череп, найденный рядом с жертвенной плахой, — все, что осталось от какого-то бедняги, из которого вырвали сердце, когда он был еще жив, и по требованию алчущего крови жреца принесли в жертву жестокому божеству, чью жизнь якобы необходимо было этим поддержать. Коричневый череп с пустыми глазницами… Он абсолютно хладнокровно извлек его из земли — привычная для него работа. Почему же сейчас при взгляде на него он содрогается?

Его имя — вот в чем дело. Конечно же, это он! Его имя, выгравированное на могильном камне.

"ДЖЕЙМС ЛОУРИ

Родился в 1901

У мер в 1940

Да почиет в мире".

Странно, что он упал на поросший травой собственный могильный холмик; еще более странно то, что это оказалось единственным местом, где в ту ночь он обрел покой. А дата? 1940 год? Он сглотнул сухой комок, вставший поперек горла. В этом году? Завтра, на следующей неделе, в следующем месяце? Умер в 1940 году. Там он нашел избавление от мук.