Шрифт:
Сергей Михайлов
Страх
Рассказ
Полной уверенности у меня не было. Возможно, всё случившееся в тот роковой день явилось не более чем последним звеном в череде событий, никак между собой не связанных и не имеющих между собой ничего общего, совершенно случайным образом оказавшихся втиснутыми в классическую схему жёстких причинно-следственных связей. Однако у меня были все основания полагать, что именно крах пирамиды МММ стал отправным пунктом всей этой истории.
Пирамида рухнула в считанные часы и погребла под своими обломками надежды и чаяния миллионов облапошенных вкладчиков. А Мавроди, этот обрусевший грек с мехматовским дипломом и мозгами прожжённого лохотронщика, набив мошну, подался в Большую политику. В Госдуму прошёл на "ура", въехал, можно сказать,
Впрочем, политические амбиции господина Мавроди к моей истории никакого отношения не имеют - пусть они займут достойное место в анналах государства Российского эпохи Смутного времени конца второго тысячелетия. Мне до этого скользкого типа дела нет.
Итак, это случилось в самом начале августа 1994, спустя неделю после того злополучного дня, когда акции АО МММ вдруг резко упали до номинала, потеряв в стоимости более чем в сто раз. Падение курса акций стало настоящим шоком для миллионов несчастных, вложивших в бездонные закрома пресловутой финансовой империи всё, что они имели, и даже сверх того: кто-то взял в долг крупную сумму денег, чтобы крутануть её в МММ и получить неслыханные дивиденды, кто-то наспех продал машину, чтобы через месяц купить две (за месяц вложенная сумма примерно удваивалась), немало было среди них и тех, кто заложил либо продал квартиру, намереваясь сыграть ва-банк и сорвать куш пожирнее. Но увы! Призрачные надежды развеялись, как утренний туман, а мечты несостоявшихся постсоветских рантье о беспечном и обеспеченном будущем так и остались химерой.
В те дни по Москве прокатилась волна суицида, заметно подскочил процент инфарктов, возросло число нервных и психических заболеваний...
* * *
Сейчас я уже вряд ли смогу вспомнить, каким ветром занесло меня на станцию "Чеховская" - она пролегала в стороне от моих повседневных маршрутов. Но как бы там ни было, в тот день я оказался именно на "Чеховской", и хотя до сего дня в судьбу не верил, во всём том, что случилось со мной, я не мог не усмотреть её грозного указующего перста.
Я стоял у края платформы. Дабы как-то скоротать время в ожидании поезда - чёрный зев тоннеля, откуда ему давно уже следовало вынырнуть, был всего в нескольких метрах от меня, - итак, чтобы как-то скрасить томительный процесс ожидания, я рассеянно скользил взглядом по раскрытой наугад книжке из серии pocket-book, которую имел обыкновение таскать с собой повсюду, куда бы ни ехал. Было примерно четыре часа пополудни, час-пик ещё не наступил, однако народу на платформе, тем не менее, столпилось предостаточно. Оно и понятно: задержка поезда всего на пару минут всегда приводила к стихийному скоплению пассажиров.
Но вот из тоннеля пахнуло ветерком, упругая волна тёплого воздуха с привычным металлическим привкусом и типичным запахом московского метро слегка взъерошила мою шевелюру, шелестом прошлась по газетным листам зачитавшихся пассажиров. Из недр земли донёсся гул стремительно приближающегося поезда.
* * *
Этот человек ничем не выделялся из толпы. Вряд ли кто-нибудь обратил на него внимание, и вряд ли облик его запечатлелся в чьей-либо памяти. Нас разделяло всего несколько метров плюс плотная масса двух-трёх десятков таких же неприметных завсегдатаев столичного метрополитена. Обычный человек, один из многих миллионов, которых московская подземка ежедневно заглатывает и пропускает сквозь свою гигантскую утробу.
Краем глаза я уловил движение, внёсшее диссонанс в полусонную атмосферу подземной станции и потому невольно привлекшее моё внимание.
Всё произошло настолько быстро, что в первые секунды инертный рассудок отказывался принять происходящее за реальность. Едва только тупая морда шестивагонного состава с рёвом вывалилась из чёрной дыры тоннеля, как человек вдруг отделился от толпы и стремительно ринулся наперерез мчавшемуся поезду. Короткий разбег... прыжок - и... Он всё верно рассчитал, этот сумасшедший: головной вагон столкнулся с его телом именно в тот момент, когда оно, описывая в воздухе фрагмент параболы, ещё не успело распластаться на рельсах.
Кто-то закричал. Поезд начал резко тормозить, однако инерция его была слишком велика. Я машинально захлопнул книгу и сунул в карман. Мимо неслась вереница человеческих лиц, недоумённых, возмущённых неуклюжими действиями машиниста, не подозревающих, что сейчас, в этот самый момент, под их ногами наматываются на колёса ещё тёплые кишки самоубийцы.
Так, спокойно. Без паники. Человек бросился под поезд. Явно не случайно: он пришёл сюда, на платформу, чтобы свести счёты с жизнью. Великолепно сыграл роль флегматичного пассажира, ожидающего поезда (скольких усилий стоило ему не выдать клокотавших в груди чувств!), слился с толпой и в нужный момент сорвал с себя маску. Сделал роковой шаг навстречу смерти. И смерть не заставила себя ждать. Всё было кончено в считанные секунды.
Для себя я сделал прагматический и весьма эгоистический вывод: сейчас мне с этой платформы уехать не удастся. И принял единственно верное, как мне казалось, решение: подняться на поверхность и переждать, пока всё здесь не уберут. Прогуляюсь у "России", прошвырнусь по киоскам, приведу нервы в порядок, уйму дрожь в коленях и сумбур в голове. А минут через двадцать вернусь. Не могу сказать, чтобы я очень переживал, но нечто вроде лёгкого шока всё же испытал. Оставаться на платформе у меня желания не было. В скобках замечу, что никогда не страдал бессмысленным любопытством по отношению к кровавым зрелищам и чужой смерти, предпочитая иными, более гуманными и цивилизованными способами повышать уровень адреналина в крови.
Продираясь сквозь человеческую толчею к эскалатору, я то и дело натыкался на серые, потяжелевшие, ставшие вдруг серьёзными взгляды людей, до сего момента замкнутых в сонно-равнодушной скорлупе обособленности, - словно шоры упали с их глаз, на минуту обнажив сердца и души. Взгляды пересекались, и на их стыке рождалось нечто вроде взаимного понимания и солидарности. Такова природа человека: в экстраординарных ситуациях, когда в привычное размеренное существование вторгается что-то постороннее, иррационально-чуждое, грозящее мирному течению его жизни, в нём пробуждается центростремительный инстинкт к единению, потребность во взаимоподдержке, плече соседа; коллективистские начала тогда берут верх над мещанским индивидуализмом. Картина смерти себе подобного невольно заставляет человека задуматься о бренности собственного существования, на какое-то, пусть недолгое время отодвигает на задний план повседневную мелочную суету и нескончаемый конвейер бытовых проблем. И - будем говорить откровенно приносит своего рода облегчение: на этот раз, слава Богу, смерть прошла стороной, избрав в качестве жертвы другого; значит, мой черёд ещё не настал.
Я ступил на ленту эскалатора и, увлекаемый медленно ползущими ступенями, поплыл наверх. Тут-то у меня и мелькнула эта мысль: не иначе, как тот несчастный - жертва махинаций МММ, словно леденцов наглотавшийся подслащённых иллюзий и не смогший их переварить. Всё происшедшее сводилось именно к такому выводу. Впрочем, я мог и ошибаться. Какая, собственно, разница?
Небольшой штрих. Когда полчаса спустя я вновь спускался по эскалатору, чтобы продолжить столь неожиданным образом прерванную поездку, приветливый голос молодой девицы, усиленный динамиками службы оповещения метро, мягко разнёсся под сводами подземного вестибюля: "Уважаемые пассажиры! Поезда следуют с увеличенными интервалами. Просьба сохранять спокойствие". Стандартная, ставшая уже привычной фраза, которую можно услышать в московском метро едва ли не каждый день. Однако только теперь я понял, каким смыслом могут быть наполнены эти банальные слова! Какая трагедия скрыта порой за ними! Как знать, может быть, люди умирают на рельсах московской подземки ежедневно? Или, скажем, каждые три часа?