Шрифт:
Семироль Олег
СТРАХ
За бортом вертолета - только солнце и ветер.
И на мили в округе - здесь не видно жилья,
Сельвы мрак никогда не наполнится светом,
И в движеньи застыла под нами земля.
День прозрачен и пуст - он оглох от пальбы и от скуки.
От незрячих глазниц и от бьющихся в ужасе птиц,
Все проходит - увы, только сны нам напомнят о друге,
И о той тишине состоящей лишь из журавлей и синиц...
(с) Авторская переделка неизвестной песни
I
Сельва, несущаяся нам навстречу бескрайне-зеленым
"Интересно, если б не рев нашей "птички", было бы слышно как Макс скрипит зубами?" - почему-то мне всегда приходят в голову нелепые мысли.
И почему-то приходят они именно в тот момент, когда и смеяться-то нечему, уж скорее впору рыдать (если уметь это делать, конечно).
"Ты урод, Гурски!" - столь глубокую мысль прерывает сидящий напротив меня Мумба которого все же выташнивает прямо на свои ботинки.
"Мумба тоже урод!" - успокаиваю себя, - "Все мы тут уроды, другие здесь не задерживаются, закал не тот..." - ободряюще подмигиваю серолицему негру, тот виновато смотрит своими буркалами.
"Кто сказал, что у негров белки белые и блестят?" - продолжаю внутренне ликовать, отмечая как брезгливо морщит нос, изляпанный черными разводами грима, Ганс.
"Это у ленивых негров белки белые, а у нормальных негров белки красные - от прожилок красные... Как у меня, у Ганса, у Фэн Ху - у всех ребят моего взвода. Сельва не любит спящих".
Закрываю глаза, покрепче прижимаясь спиной к надежному металлу борта. В глазах плавают красивые разноцветные пятна, в ушах ревет свою натужную песнь двигатель, в нос бьет резкой вонью запах Мумбиного завтрака (говорил же горилке**: "не жри, растрясет...") - все хорошо, уже через час я смою с себя липкий двухнедельный пот и наконец-то смогу заснуть на хрустящих от чистоты простынях...
II
Жесткая выгоревшая на солнце трава аэродрома приятно хрустит под ногами - после шестичасового полета идти неожиданно приятно и хорошо. Глобус в своем безупречносидящем мундире стоит возле джипа, задумчиво рассматривая что-то за моей спиной. Я просто уверен, что его круглая как мяч голова, укрытая беретом, как всегда выбрита до блеска, наверное, и в аду (если ад существует) наш полковник будет блеском свежевыбритой головы соперничать с сиянием собственных начищенных ботинок. Нет, действительно мысли в голову лезут самые уродские.
Жестом останавливая мою попытку вытянуться, полковник мрачно спрашивает:
– -Много от них осталось?
Наш Глобус тоже шутник ещё тот - можно подумать сам не знает, что может остаться от пяти вкусненьких мертвецов в здешних джунглях...
– -Три кости и тряпье!
– все же отвечаю и протягиваю ему пакетик с жетонами*** и личными вещами новоупокоенных.
Глобус брезгливо швыряет его куда-то на заднее сиденье вездехода.
– -Мой полковник, мой капитан...
– нудно бурчит у меня за спиной Могила.
– -Успокойтесь, лейтенант!
– обрывает его Глобус.
Мы с Могилой "успокоившись" глядим, как полковник со злостью пинает ногой скат. Над головой с треском проносятся грузные стрекозы вертолетов - Этьен возвращается. На этот раз "повезло" моему взводу. Если только можно назвать везением то, что это мы нашли те жалкие остатки трех дур-ученых из Британии. И, увы, двух наших парней, что должны были приглядывать, чтоб этих лесбиянок (а по моему твердому убеждению, ни одному мужику не по силам выпить столько спиртного, чтобы эти "пони" заставили хоть что-то шевельнуться в организме) не обидели местные дегенераты... Сейчас все пятеро были запакованы в черные мешки, которые (судя по разноязыкой ругани), именно в этот момент, мои ребята выгружали из вертолета...
– -Что там было?
– утомившись избивать безвинное колесо, интересуется Глобус.
Могила почти слово в слово повторяет сочиненный нами накануне рапорт. Я же любуюсь на багровеющую короткую шею полковника, в душе наслаждаясь изысканными, казенными оборотами речи моего лейтенанта...
– -А если короче?
– ласково спрашивает Глобус.
– -Могила!
– односложно констатирует Могила и замолкает.
– -Гурски?
– прозрачные, будто выцветшие глаза полковника останавливаются на мне.
"Ну что он к нам привязался?" - молча пожимаю плечами, механически поправив сползший ремень винтовки.
– -Ясно, - Глобус снова смотрит туда, где возле замерших вертолетов нас ожидают ребята.
– -Как Частофальский?
– неожиданно спрашивает он.
Вспоминаю белое как у мима, что когда-то так смешили меня на улицах Марселя, лицо Макса... Почерневшая пластинка жетона у него в руках...
– -Держится...
– и поясняю зачем-то, - а голову Отто мы так и не нашли.
Глобус кивает головой, будто соглашаясь со мной, и одним гибким, совершенно не вяжущимся с его огрузневшим телом, движением заскакивает в машину.
– -Он будет сопровождать тело брата на Родину!
– бросает напоследок полковник, уносясь, словно джин из какой-то современной сказки, в облаке пыли и бензиновой вони перегретого беспощадным тропическим солнцем мотора.
Провожая глазами зеленые джипы, несущиеся куда-то вглубь базы, спрашиваю замершего рядом Могилу:
– -Станислав, братья Частофальские откуда родом?
Гигант поляк, молча пожимает плечами, но потом все же поясняет вслух:
– -Не из Польши точно...
И мы молча идем к своим. Трава сухо хрустит, под подошвами, какая-то насекомая мерзость истошно трещит на самой грани восприятия. Рядом задумчиво топает лейтенант Могилевский. Обычное возвращение домой. Только вот ещё двоих из нас не стало... Бывает.