Страх
Шрифт:
"ПРИЗРАЧНОЙ!" - проговариваю про себя слово. Только разве что-то значат теперь слова?
– -Капитан, разнесите мне голову!
– спокойно просит мой сержант.
– -Зачем?
– снова повторяю я как какой-нибудь новобранец из степей Украины, не знающий ещё по-французски ни одного слова, за исключением "салют".
– -Не хочу, чтобы у меня в голове жили черви!
– поясняет Отто.
Почему-то этот аргумент меня наконец-то убеждает. Я лишь молча киваю. Дергаю рукоятку заряжания, патрон со знакомым щелчком занимает своё место. Палец
Мой сержант поднимает в нашем приветствии руку, сжатую в кулак:
– -А все же трусы вы все, капита...
Договорить ему уже не удается - бью с бедра, ноги полусогнуты, так стреляют только у нас в Легионе. Комната наполняется сухим грохотом выстрелов, винтовка истерично бьётся в руках... От неподвижной фигуры передо мной летят какие-то ошметки, словно от бумажной мишени на полигоне... Отто почему-то не падает, стоит под бешеным шквалом свинца... А почему не кончается магазин? Он же давно должен опустеть... Но гремит по комнате эхо выстрелов и звенят, осыпаясь горячим дождем, гильзы, а раскаленная винтовка начинает жечь пальцы... И грохот, грохот, грохот...
V
Кровь стучит в висках, отдавая бешеным пульсом в глаза, горит разбитая об изголовье койки ладонь...
"Ну что, Гурски, пора сдаваться Сахарку?" - думаю, стараясь успокоиться. Все же прав был хамоватый джин из диснеевского фильма - "Живые мертвецы не самое приятное зрелище".
Сажусь на скомканных, мокрых от пота простынях. Очень хочется пристальней глянуть на свой стол, на предмет обнаружения ещё какого-нибудь гостя из джунглей. Пожалуй, за мою десятилетнюю карьеру пара отделений хороших ребят ушедших на небо (ну или в ад) наберется. Конечно же за столом пусто, обрывки ночного кошмара становятся размыто призрачными, пульс вновь выравнивается и исчезает за границами ощущений, разгоряченная кожа высыхает в прохладе кондиционированного воздуха, а мысль идти со своими страхами к нашей психологу, с ласковым прозвищем "Сахарок", вновь вызывает лишь желание проверить её прозвище на вкус. Хотя Глобусу мы конечно не конкуренты... Ну да ладно.
"Все хорошо?" - спрашиваю себя.
Очень хочется ответить положительно. Одеться, пойти в бар. Даже можно было бы выпить надоевшего здесь до отвращения рому... Завалиться к филиппиночкам из хоз.обслуги... Перебираю, словно карты в скучноватом пасьянсе, вещи которые могли бы меня развлечь, но почему-то слова из сна: "А все же трусы вы все, капитан!", настойчиво лезут в уши.
Говорю вслух, будто он может услышать меня:
– -Сам ты трус, Отто Частофальский, или как там тебя назвали папа с мамой! Ты сбежал в легион, но и отсюда решил сбежать? Кто же из нас трус?!
Слушаю тишину, будто хочу услышать ответ в шорохе работающего кондиционера... И конечно ничего не слышу. Все же, будь даже маленькие сомнения в моем здоровье - не пустили бы меня сюда, а дурацкие сны, наверное, многим снятся...
Закрываю глаза, но о сне даже думать противно -
"А что, идея здравая!" - взбадриваю себя видом сонного личика очередной своей подружки.
"Ага, придешь, а там Этьен - будет романтичная ночка втроем", - вечно мне всякие гадости мерещатся.
Хотя, почему нет - Мари-Лу это Мари-Лу, обнаружил же я разок под ее кроватью берет Мумбы... Так что у неё, наверное, можно и целого Мумбу найти - хлопающего толстыми губами на посеревшей от смущения морде...
"А если позвонить, предупредить?" - нахожу взглядом телефон на тумбочке возле койки.
"А все же ты трус, капитан!" - словно эхом из сна.
"Просто умный человек!" - отвечаю сам себе, - "Разве стоит какая-то шлюшка конфликта с другом?"
"А почему ты уверен, что она не ждет тебя?" - беседовать самому с собой это нормально?
"Может и ждет, но даже если они сейчас вместе, это мало что меняет - Этьен мне друг..." - пытаюсь убедить себя.
"У тебя нет друзей - есть только подчиненные или коллеги-офицеры!" - занудность оказывается заразна.
Чтобы прекратить эту ненормальную беседу, выскакиваю из койки. Холодный душ, бритвой по щекам и голове - настоящий француз к женщинам с щетиной не приходит...
Выходя из комнаты, мысленно спрашиваю толи покойника Отто, толи себя самого: "Ну, кто тут трус?".
И вздрагиваю - на тумбочке оживает телефон, разрывая хрупкую тишину визжащей трелью.
"Звонок с того света?" - подмигиваю сам себе и снимаю трубку...
VI
В наушнике аппарата слышно, как кто-то пытается изобразить на гитаре "La Petite de la Mer", какие-то смешки - явно кто-то веселится:
– -Алекс Гурски.
– -Капитан, - судя по голосу, Могила абсолютно трезв, - вы не спите?
– -Уже не сплю.
– -Извините, - мой лейтенант как всегда флегматичен и равнодушен.
В общем-то и прозвище он своё получил за феноменальное спокойствие и каменное безразличие ко всему на свете...
– -Уже извинил, что случилось, Могилевский?
Из трубки послышался звон разбивающегося стекла, по-поросячьи визжит женский голос, жалобно тренькает гитара...
– -У вас там поминки по Отто?
– уточняю на всякий случай.
– -У нас тут бардак и пьянка с девками!
– спокойно отвечает лейтенант и добавляет:
– -Капитан, Вы знаете Кати с узла связи?
– -Лейтенант, Вы будите меня в три ночи, чтобы узнать знаю ли я Вашу подружку?
– как можно ироничнее осведомляюсь я.
О бурном романе Могилевского с рыженькой вольнонаемной Кати, по базе бродили различные истории, но, зная Могилу, я могу вполне поверить в байку про то, что одному из ныне бывших воздыхателей малышки он вставил букет роз в место совсем неподходящее для этого...
– -В общем, она мне тут рассказала, что перед тем как ей смениться, Глобусу звонили из Сен-Жоржа.