Стракен
Шрифт:
Но почему руны отреагировали на его голос?
О, духи!
Потому что жезл был творением магии и всегда будет реагировать на другую магию. Его магию. Не на его небольшую магию, его способность понимать действия и поведение других существ в стремлении связаться с ними. Не на ту магию, с которой он вырос и которую хранил в тайне даже от своих родителей, так как никогда не думал, что это так важно. Нет, не на эту магию.
На другую магию. Магию песни желаний.
Как отца, так и сына.
Он едва мог в это поверить. Он всегда понимал, что существовала вероятность, что он унаследует такую магию. Но считал, что со временем эта вероятность постепенно снижалась. Он был слишком взрослым. Если бы это должно было случиться, то гораздо раньше.
Однако, и с его отцом было почти так же, магия песни желаний проявилась в нем, когда лет ему было больше, чем сейчас Пену. Так что вполне возможно, что история повторяется. Родовое наследие было частью его прошлого. Но, вероятно, также и частью его будущего, глубоко сокрытой внутри него. Он знал, что именно из-за этого родилась его маленькая магия общения, хотя она не была настолько мощной.
И теперь, по непонятным ему причинам, песнь желаний проявилась в нем, как сделала это с его отцом двадцать лет назад. Она пробудилась в его голосе и дала ему способ соединиться с магией темного жезла.
Кроме того, восхищенно подумал он, он понял причину ее возникновения. Темный жезл разбудил песню желаний. Его слияние с посохом в процессе вырезания сложной паутины рун пробудило эту магию к жизни.
Он посмотрел куда-то вдаль, думая, что обманулся, что у него нет никаких оснований верить таким выводам. Он опустил взгляд на посох, на мягко светящиеся руны, бесконечным гипнотическим танцем вспыхивающие по всей темной отполированной древесине. У него не было доказательств, что именно магия песни желаний оживила эти руны или, если это так, какую пользу он мог бы из этого извлечь.
Будет ли вред, если он попытается это выяснить?
Он загудел, тихо, не прерываясь, меняя тональность и высоту, пробуя то так, то этак. Он продолжал, хотя не знал, что именно делает, просто старался понять, что при этом изменится. Отклик от рун возник мгновенно. Они запульсировали, вспышки перемещались от руны к руне, от одного ряда к другому, перескакивая то туда, то сюда, словно были живыми. Образуемые ими узоры менялись так часто, что за ними не мог уследить глаз; это был калейдоскоп ярких образов.
Дракон заворожено поднял голову.
Пен перешел от простого гудения к пению слов, не какой-то особой песни, а просто фраз, которые казались подходящими для того, чтобы заставить руны делать что-то другое. Однако руны продолжали мерцать так, как им хотелось, почти не реагируя на то, что он делал. Казалось, что они откликаются только на звук, а не на слова или выражения. Расстроенный и неспособный пока что понять, как это ему поможет, он укрепил свою решимость, собрал всю свою волю и еще сильнее сосредоточился на том, что делал.
Уходи от меня, пропел он десятком разных способов. Улетай как можно дальше от меня.
И вдруг реакция посоха изменилась. Оттиски рун буквально выпрыгнули из древесины в воздух мерцающими изображениями, которые повисли как светлячки в хмуром утреннем свете. По-прежнему пульсируя, мигая причудливыми узорами, которые держали дракона зачарованным, изображения рун сначала покружились на месте, а потом полетели в утренний туман. Ряд за рядом мерцающие символы вырывались с темного жезла и, как птицы, улетали вдаль.
Дракон обнюхивал их, когда они пролетали мимо него, и даже попытался лизнуть своим длинным, пятнистым языком, но не смог их схватить. Раздосадованный, он поднял с земли свое туловище и встал на дыбы, широко раскрыв пасть и показав за чешуйчатыми губами почерневшие зубы. Шипя и брызгая слюной, он дико зарычал на эти изображения, порхавшие мимо. Пен в ужасе отпрянул к скале своего укрытия, но умудрился продолжать пение. Дракон попытался разорвать изображения рун передними лапами, а потом, наконец, закричав от отчаяния, что они продолжали ускользать от него, он расправил свои огромные кожистые крылья и взлетел, устремившись вслед за ними.
Все случилось настолько быстро, что Пен едва успел заметить внезапную перемену в своей судьбе до того, как дракон улетел, превратившись в темное пятнышко вдали, преследующее все еще мерцающие изображения. Спустя несколько секунд, он полностью исчез.
Он все равно продолжал петь, посылая в полет еще больше мерцающих рун в том же самом направлении, боясь, что дракон решит вернуться. Когда же он почувствовал себя в безопасности, то замолчал. Изображения потускнели, а руны на посохе прекратили свой бешеный танец, вновь спокойно замерцав по темной поверхности древесины. В туманном утреннем воздухе воцарилась глубокая тишина.
Пен резко выдохнул. Что же, во имя духов, произошло?
Честно говоря, он не знал. Очевидно, он достучался до магии песни желаний, благополучно призвав ее оттуда, где она дремала внутри него. Вероятно, сделать это ему помогла его связь с темным жезлом — пробудить магию к жизни и воспользоваться ею, чтобы спасти себя. Но он не имел никакого понятия, какой магией он колдовал. Он не знал, как ею управлять, не понимал даже, как ею пользоваться. Все, что он сумел сделать, состояло в том, чтобы заставить руны темного жезла откликнуться таким образом, чтобы завлечь дракона куда-нибудь подальше, дав себе возможность освободиться. Кроме этого, он ничего не понял.
Однако этого оказалось вполне достаточно.
Снова поплотнее запахнувшись плащом и крепко зажав рукой темный жезл, он вышел из своего укрытия и осмотрелся. Дракона нигде не было видно. День был хмурым и мрачным, в воздухе пахло сыростью и гнилью. Ему нужно выбираться отсюда, ему нужно найти Грайанну Омсфорд и вернуться домой.
Обратив свои мысли к тете и вспомнив о том, как начал свои поиски два дня назад, он поднял посох, снова направив его на юг, и увидел, как засветились руны.