Страна багровых туч. Глиняный бог
Шрифт:
Ермаков помолчал.
— Где Михаил?
— В кают-компании, вафли лопает.
— Надо будет…
Радостный крик Богдана прервал Ермакова:
— Отвечают! Отвечают!
Все вскочили на ноги. Сухой, надтреснутый голос устало произнес:
— Я Вэ—шестнадцать. Я Вэ—шестнадцать. “Хиус”, “Хиус”, отвечайте. “Хиус”, отвечайте. Я Вэ—шестнадцать. Даю настройку: раз, два, три, четыре. Три, два, один. “Хиус”, отвечайте…
— Это Зайченко, — пробормотал Юрковский.
Богдан торопливо заговорил:
— Вэ—шестнадцать,
— Я Вэ—шестнадцать, я Вэ—шестнадцать, — не обращая, по-видимому, никакого внимания на ответ Богдана, продолжал Зайченко. — “Хиус”, почему не отвечаете? Почему замолчали? “Хиус”, отвечайте. Я Вэ—шестнадцать…
— Мы их слышим, они нас — нет, — сказал Дауге. — Час от часу не легче. Ну-ка…
— Я “Хиус”, слышу хорошо, — упавшим голосом повторял Богдан. — Я “Хиус”, слышу вас хорошо. Вэ—шестнадцать, я “Хиус”…
— Я Вэ—шестнадцать, я Вэ—шестнадцать. “Хиус”, отвечайте…
Прошел час. Тем же монотонным, полным безнадежного ожидания голосом Седьмой полигон вызывал “Хиус”. Так же монотонно и устало отвечал Богдан. Седьмой полигон не слышал его. Пространство доносило до “Хиуса” радиосигналы с Земли, но не пропускало его радиосигналы. Ермаков неустанно расхаживал по рубке. Юрковский сидел неподвижно с закрытыми глазами. Дауге барабанил по колену костяшками пальцев. Быков вздыхал и гладил ладонями колени. В рубку, посасывая пустую трубочку, прошел Крутиков.
— Я Вэ—шестнадцать. “Хиус”, отвечайте…
Что-то зашуршало и затрещало в эфире. Новый, незнакомый голос ворвался в планетолет, задыхающийся и хриплый голос:
— Хильфе! Хильфе! Сэйв ауа соулз! На помосч! На помосч! Тэйк ауа пеленгз!
Юрковский торопливо поднялся. Замер, остановившись как вкопанный, Ермаков. Дауге схватил Быкова за руку.
— Хильфе! Хильфе! — надрывался незнакомец. — Ин ту — три ауаз во ар дан… Баллонен… На помосч! Кончается… — Голос потонул в неистовом треске и взвизгивании.
— Что это? — пробормотал Быков.
— Кто-то гибнет, просит помощи, Алексей… — одними губами прошептал Дауге.
— …Координатен… цвай ун цванциг… двадцать два… Задохнемся… Цум аллес…
— Спицын, на пеленгатор, живо! — приказал Ермаков.
— Есть!..
— Ауа пеленгз… тэйк ауа пеленгз… Унзерен пеленген…
— Немедленно идти к нему! — крикнул Юрковский.
— Вопрос — куда?
— Спицын, что у вас там?
После короткой паузы раздался изменившийся голос Спицына:
— Пеленг не берется!
— Как — не берется?
— Не берется, Анатолий Борисович, — дрожащим тенорком простонал Спицын. — Сами убедитесь…
Не сговариваясь, не оглядываясь друг на друга, Юрковский, а за ним Дауге и Быков протиснулись в рубку. Быков заглянул через
— Хильфе! Хильфе!.. На помосч… Тасукэтэ курэ! Наши пеленги…
Все растерянно глядели друг на друга. Богдан с остервенением крутил барабан настройки пеленгатора; щелкая рычажками, включал и отключал какие-то приборы. Взять пеленг не удавалось.
— Заколдованное место, — прошептал Богдан, вытирая со лба пот.
— Это позор для нас, — тихо сказал Дауге, — люди гибнут…
Ермаков стремительно повернулся к нему:
— Почему вы в рубке? Кто разрешил? Марш за дверь, вы, трое…
На ступеньках Юрковский присел на корточки и уткнул подбородок в ладони. Быков и Дауге стали рядом.
— На помосч! На помосч! — надрывался хриплый голос. — Эврибоди ху хиарз ас, хэлп!
Быков, затаив дыхание, слушал. Он не знал, кто взывает о помощи, не знал, что произошло там, он чувствовал только, всем существом своим чувствовал страшное отчаяние, сквозившее в каждом звуке этого голоса.
— Если бы только знать, где они находятся!.. — прошептал Юрковский.
— Черт! — злобно выкрикнул Дауге. — Неужели никто, кроме нас, их не слышит?
— Насколько я знаю, кроме нас сейчас в полете не менее семи кораблей. Из них только два — японский и английский — имеют некоторый запас свободного хода. Но все равно, пока они рассчитают новую траекторию, пройдет не менее часа… Странно, что мы их не слышим все-таки…
— Кого?
— Тех… других…
— Только “Хиус” мог бы лететь без всяких расчетов траекторий, прямо на пеленг, — сказал Дауге.
— Был бы пеленг…
В дверях появился Ермаков, бледный, с блестящими, словно стеклянными, глазами.
— Спускайтесь в каюты, товарищи! — приказал он. — Укладывайтесь по койкам, пришвартуйтесь к ним. Попробуем выскочить из этого проклятого мешка. Ускорение превысит норму в четыре раза — имейте в виду. Дауге, покажете Быкову, как вести себя при перегрузке.
— Есть!
Юрковский поднялся и первым пошел вниз. И тут из рубки раздались новые звуки. Чей-то резкий, уверенный голос на скверном английском спрашивал:
— Ху токс? Хиар ми? Ху токс? Ай тэйкн ср пеленгз…
Тот, кто звал на помощь, взволнованно ответил:
— Ай хиар ю олл райт!
— Спик чайниз?
— Но…
— Спик рашн?
— Да-да, говорью и понимайю… Вы русски?
— Нет. С вами говорит командир индийского звездолета “Карма” Рай Лист. (“Добрый старый Лист”, — прошептал Юрковский.) Мы слышим вас давно, но у нас только направленный передатчик, а ваш пеленг удалось взять лишь несколько минут назад. Разрешите узнать, с кем я говорю?