Страна багровых туч. Глиняный бог
Шрифт:
Юрковский пожал плечами:
— Праздный вопрос.
— Не праздный, не праздный! — словно задыхаясь, торопливо сказал Дауге. — Может быть, еще можно закрыться…
— Спецкостюмы?
— А хотя бы и спецкостюмы!
— Ерунда, — убежденно сказал Богдан. — Ведь пробило оболочку и защитный слой…
“Дзанн, дзззанн, дззан…”
— От этого не закроешься, — прошептал Крутиков.
Дауге криво улыбнулся.
— Так, — сказал он. — Что ж, будем ждать.
Крутиков с какой-то чопорной торжественностью поднял упавший стакан и уселся между Ермаковым и Быковым.
— Рентген
— Больше, — отозвался Богдан.
— Сто пятьдесят. Кто больше? — Дауге взял со стола чайную ложку и стал сгибать ее трясущимися пальцами. — Честное слово, я чувствую, как в меня врезаются протоны!
— Интересно, долго это будет продолжаться? — проворчал Юрковский щурясь, глядя на лампу-индикатор.
— Если больше пяти минут, нам труба…
— Прошло две минуты, — объявил негромко Ермаков.
Крутиков поправил воротник комбинезона, захлестнул раскрывшуюся “молнию” на груди и полез в карман за трубкой.
“Дзанн, дзззанн, дззан…”
— Они сидели под ливнем смерти и слушали очаровательную музыку, сказал Юрковский. — Слушайте, нельзя ли выключить этот проклятый трезвон? Я не привык умирать в таких условиях.
“Дзанн, дзззанн, дззан…”
Дауге наконец сломал ложечку и швырнул обломки на стол. Все уставились на них.
— Первая жертва лучевой атаки, — сказал Юрковский. — Иоганыч, будь другом, засунь руки в карманы…
Быков зажмурился. Пять минут — и конец? И, главное, ничего не поделаешь, ни-че-го…
И вдруг звон прекратился. Красный глазок индикатора погас. Тишина. Долго сидели они молча, не смея шевельнуться, слишком ошеломленные, чтобы радоваться. Наконец Ермаков проговорил, обращаясь к Юрковскому:
— Все-таки вы фат, Владимир Сергеевич. Позер…
Дауге нервно рассмеялся. На Крутикова напала икота, и он, морщась, потянулся за сифоном с содовой.
— Виноват, Анатолий Борисович! Каюсь, есть немножко, — сказал Юрковский. — В юности блистал в театральной самодеятельности… — Он потянулся, хрустнув суставами. — Будем надеяться, что обойдется без последствий. У меня и без того на текущем счету целая куча этих рентгенов.
Быков очумело вертел головой.
— Неужели всего две минуты? — спросил он.
— Что ж, товарищи, — глухо проговорил Ермаков вставая. — Будем считать инцидент исчерпанным. Теперь — немедленно за проверку внутренней защиты!
— Надо же! Ведь такие вещи раз в десять лет бывают! — пробасил Крутиков. — Кстати, чем же это вызвано, по-вашему?
— Ясно даже и ежу: космические лучи, — ответил Юрковский.
— Отлично, если так. Я, грешным делом, подумал, что кожух фотореактора лопнул.
Богдан посмотрел на часы:
— Мне на вахту, Анатолий Борисович. И время подавать сигналы на Землю. Будем сообщать?
— Нет! — сухо отрезал Ермаков. — Незачем зря волновать людей. Подавайте обычное “все благополучно”. И еще: сейчас прошу всех по очереди в медпункт для прививок и дезактивации. Дауге — первый. А потом — проверять и проверять защиту.
— Но пока можно позволить себе кружечку кофе! — весело заметил Крутиков. — Э-э, да он совсем остыл! Алеша, будь другом, включи…
— И все же героическим межпланетникам приходится мужественно преодолевать трудности, —
Тот беспечно рассмеялся:
— Не трудности, дорогой Алексей Петрович, а всего-навсего страх смерти. Трудности будут еще впереди. Это я вам гарантирую, как говорил Краюхин.
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Загадка космической атаки объяснилась через несколько часов. В ответ на осторожный запрос Ермакова была получена выписка из сводки Крымской актинографической обсерватории, и из выписки этой явствовало, что как раз в те минуты, когда экипаж “Хиуса” готовился к гибели от смертоносного излучения, на Солнце наблюдалось мощное извержение раскаленных газов — явление, вообще говоря, вовсе не редкое и достаточно хорошо изученное. Плотная струя ядер атомов водорода — протонов — с колоссальной скоростью устремилась в пространство и “окатила” планетолет, оказавшийся на ее пути.
Лишь часть протонов прошла через панцирь из легированного титана, усиленный слоем “абсолютного отражателя”, но они образовали в его толще бесчисленные источники чрезвычайно жесткого гамма-излучения, для которого преград практически не существовало. Гамма-лучи и воздействовали на индикаторы и сигнальные устройства и едва не погубили экспедицию в самом начале ее пути.
Это было гораздо опаснее встречи с метеоритом. Продлись протонная бомбардировка хотя бы четверть часа — и на “Хиусе” не осталось бы ни одного живого человека. Даже менее продолжительное гамма-излучение такой жесткости могло принести экипажу много серьезных неприятностей: кое-кто из старых межпланетников, уже подвергавшихся в прошлом лучевым ударам, неминуемо заболел бы. К счастью, в распоряжении Ермакова были новейшие препараты, предоставленные в свое время комитету одним из биофизических научно-исследовательских институтов. Введенные в организм, они полностью или почти полностью ликвидировали последствия не слишком тяжелых радиоактивных поражений.
— Я слыхал о таких историях, — заметил Богдан, когда Ермаков зачитал радиограмму. — Кажется, именно так погиб лет пятнадцать назад один немецкий космотанкер. Но, если взрывы на Солнце — не редкость, почему нам так редко приходится сталкиваться с этими протонными фонтанами?
— Очень просто, — отозвался Юрковский. — Я бы сказал, достаточно странно, что с ними вообще приходится сталкиваться. Протонный поток распространяется весьма узким пучком, и вероятность попасть в него ничтожна.
— Нам просто повезло, — вздохнул Дауге. — Омерзительное состояние, когда тебя вот так запросто убивают, а ты ничего не можешь сделать. И потом… я вообще терпеть не могу уколов, а от этих вдобавок сильно болит поясница.
— И даже спецкостюмы не могли бы помочь? — поинтересовался Быков.
— Какие там спецкостюмы!.. — Дауге махнул рукой. — От этого, Алексей, никакие костюмы не спасут. Энергии в миллионы электронвольт! Но, к счастью, все позади…
— Пока еще не все, — сказал Ермаков.
— А что такое?
— В рубке до сих пор мигают индикаторы.
Юрковский живо обернулся к нему:
— Мигают?
Ермаков кивнул.
— Мигают, черт бы их взял, — подтвердил Богдан.
— Сильно?