Страна Печалия
Шрифт:
Игумен, не отводя глаз, ответил сдержанно:
— Как не слышать, молва — она впереди человека бежит, знаю, батюшка, по какой причине к нам попали. Но то нас не касается. Владыка Симеон никаких особых распоряжений на ваш счет не давал. А служить служим, как и ранее, по старому уставу. Но, скрывать не стану, коль прикажут иначе службу вести, то подчинюсь, перечить не стану. Мы люди подневольные, над нами начальники имеются повыше нас самих, которым перечить не посмею. Ты уж, батюшка, извини меня за откровенность. Сказал, как думаю.
— Добре… — откликнулся Аввакум, слегка подумав. — Так-то оно лучше, чем скрытничать друг перед дружкой. Твое право — как поступить, тут я тебе не указчик.
С этими словами он двинулся вслед за настоятелем в храм, где, к удивлению своему, обнаружил всего троих престарелых монахов, стоящих у клироса. Это неприятно удивило его, а потому по окончании службы, когда они вместе с Анастасием направились в трапезную, он осторожно поинтересовался причиной отсутствия остальных членов обители.
— И не говорите, батюшка, — со вздохом ответил тот, — никак не могу добиться от них исполнения долга первейшего. У всех причины: кто больным скажется, кто не готовым, а иные и вовсе молчат, когда отчет с них требую. Ладно, хоть послушание свое выполняют спустя рукава, а большего добиться никак не могу. Меня сюда менее полугода как перевели из-под Казани. И все никак привыкнуть не могу к порядкам здешним, — сокрушенно качал головой Анастасий, — Сибирь, одно слово.
Когда после скромной трапезы они вышли на монастырский двор, то подошел, видимо, давно поджидавший их Климентий и, низко поклонившись в ноги Анастасию, принял от того благословение. Аввакума это слегка задело, поскольку патриарший пристав за всю дорогу ни разочка не обратился к нему как к лицу священнодействующему за благословением. А тот, словно со старым знакомым, заговорил с настоятелем:
— Собрались было ехать, а подпруга конская лопнула в который раз. Вот ведь как мне подкузьмили конюшные-то, подсунули старую, и ваших нет. — Он хотел, верно, добавить крепкое словцо, но спохватился и проглотил начатую было фразу. — У вас, отец настоятель, может, сыщется лишняя?
— Что сыщется? — не сразу понял тот.
— Да подпруга, тудыть ее в колено, — все же не удержался пристав и тут же воровато глянул по сторонам, словно их кто подслушивал.
— Ах, подпруга, — понял наконец Анастасий. — Вряд ли, любезный. Впрочем, спросил бы у ключаря нашего. На нем все монастырское хозяйство, а мне и своих дел хватает, не до подпруги знаешь ли…
В ответ на это Климентий лишь безнадежно махнул рукой, из чего можно было заключить, что и у него с ключарем дело не сладилось.
— Только что от него, — подтвердил тот свое красноречивое движение, — у вашего ключаря не то что подпругу, а и снега в зиму вьюжную не выпросишь. Ладно, хоть дал инструмент кой-какой, да и то на время, пойду чинить. А потом сразу едем, — наконец удостоил он взглядом Аввакума, — а то и так подзадержались, — добавил он уже на ходу, не оборачиваясь.
— У каждого своя беда… — проговорил ему вслед Анастасий.
— А у некоторых и по две, — подхватил протопоп, представив себе, что опять весь день ему предстоит провести в санях вдвоем с неразговорчивым приставом.
— Тогда пойдемте пока ко мне в келью, — предложил игумен, — там никто беседе не помешает.
Они направились к виднеющемуся в глубине монастырского двора небольшому домику, искрившемуся в лучах неяркого зимнего солнца смолистыми свежесрубленными стенами. Аввакум еще вечером обратил внимание, что практически все строения в монастыре были срубленными заново, о чем он и спросил настоятеля:
— Слышал, будто монастырь ваш не меньше как пять десятков лет заложен, а все заново в нем отстроено. Никак пожар был большой?
Анастасий, которого занимали свои собственные думы, не сразу расслышал вопрос, и Аввакуму пришлось задать его заново. Игумен в ответ согласно кивнул головой и с готовностью пояснил:
— Когда прибыл сюда, то одни головешки застал. Все начисто сгорело, причем посреди ночи по недогляду прежнего игумена. Вот мне и пришлось все заново отстраивать…
И действительно, Аввакум отметил, что на стенах небольшого храма и прочих монастырских сооружений еще не успела засохнуть смола на мощных бревнах, из которых они были сложены. А рядом лежали кучи строительного мусора, припорошенные снегом. Где-то за стеной доносился перестук топоров, что говорило о продолжавшихся работах, но интересоваться этим Аввакум не стал. Его больше занимали монахи, двое из которых попались им по дороге. Но не один из них не подошел к Анастасию под благословение, а лишь хмуро что-то буркнули на ходу. Оба мужика были широки в плечах, и у одного, как успел заметить Аввакум, на правой руке не хватало нескольких пальцев. Были они уже лет преклонных, по причине чего явно и попали в монастырские стены.
Ему вспомнился вчерашний охранник, который и обличьем и другими манерами походил на только что встреченных им монахов. Они как раз проходили мимо полуоткрытых в дневное время ворот, Аввакум застыл от удивления, увидев стоящих там монахов, которые неспешно вели беседу с закутанными до самых глаз в теплые вязаные платки женщинами. Рядом с ними стояли два крепко скроенных мужичка с черными окладистыми бородами, в мохнатых шапках, низко надвинутых до самых бровей, из-за чего лиц их разглядеть было невозможно. На боку у каждого висела сабля в ножнах, из чего Аввакум решил, что они наверняка из местных казаков. Но что их привело в монастырь?
Он глянул в сторону Анастасия, но тот или не заметил появление близ монастыря посторонних, или сделал вид, что не заметил, но прошел мимо, не сделав караульному на то никакого замечания. Еще больше поразился протопоп, когда услышал бранное слово, долетевшее от ворот.
«Ну и порядочки тут», — в растерянности отметил он, но говорить о том с игуменом не стал, полагая, что тому и без его указаний приходится несладко.
Но через несколько шагов, когда в спину им раздался дружный хохот, долетевший со стороны все тех же ворот, он не вытерпел и заявил, не поворачивая головы к настоятелю:
— Строгости монастырской не видно… Так и до греха недалеко… Распоясалась братия вконец. Не ведают, что творят.
— И не говори, батюшка, — басовито поддакнул ему игумен, когда они уже вошли в его покои. — Порядки эти до меня еще были заведены, и сейчас ничего с братией поделать не могу. Тут, в Сибири, в монастырь лишь безродные или ратники престарелые идут, которым деваться некуда. Что с них возьмешь? Ладно, что хоть пьянствовать в открытую перестали…
— Неужто и такое было?
— А то! И сейчас иной раз, коль не угляжу, то бабы с города им вино пронесут. А где других монахов взять? Какие есть, с теми и уживаться нужно.