Страна Печалия
Шрифт:
С этими словами он неторопливо повернулся и, стуча своим посохом, вернулся на свое место.
По одобрительному гулу среди братии Аввакум догадался, что старец пользовался уважением среди них и слова его были восприняты всеми как руководство к действию. Первым соскочил со своего место ключарь, которому днем досталось от бывших ратников, что и несли охрану ворот прошлой ночью, а потом, видать, решили продолжить гулянку и прямо на глазах настоятеля ограбили винный погреб.
— Надо их прямо сейчас и повязать, пока они проспаться не успели, — взвизгнул он и глянул по сторонам, ожидая поддержки. Но желающих связываться
Тогда со своего места поднялся настоятель Анастасий и негромко, но твердо заявил:
— Прав старец Варлаам, поставив мне на вид, что терплю в святом месте безобразия такие. Терплю — да! Но не по своей воле. Мне владыкой было велено всех бывших ратников в число братии зачислять и в специальные книги вписывать, потому как деваться тем бродягам, акромя как в местные монастыри, больше некуда. И еще владыка на все мои грамоты к нему о творимых теми ратниками бесчинствах в стенах монастырских, ответствовал, мол, с ними нужно обходиться ласковым словом и смирять тяжкой работой и молитвой. Чего из того вышло, сами видели. Теперь мне по всей строгости придется ответ нести, и не только перед нашим владыкой, но и перед самим патриархом, поскольку то были ими присланные люди…
Он тяжело вздохнул, перекрестился и, найдя глазами Аввакума, сказал, обращаясь к нему:
— Меж нами здесь человек есть, что завтра в Тобольск едет, попрошу его рассказать все, что он своими глазами видел, владыке Симеону. — На что протопоп согласно кивнул. — А сам завтра пожалую к воеводе и передам свои подозрения по поводу странников и о чем тут нам старец Варлаам сказывал. Пусть он пока следствие в свои руки берет и разбирается по всей строгости с теми, кого виновным сочтет. А наше дело, братья во Христе, молебствовать о спасении безвинно убиенных христиан и совершить в положенный срок таинство отпевания. С тем и разойдемся, аминь.
Все с облегчением вздохнули и поднялись со своих мест. Аввакум вышел вместе со всеми на монастырский двор и глянул на чистое, без единого облачка небо, на котором высыпали яркие звезды, чей свет притягивал взгляд любого человека и заставлял думать о вечном, что находится за гранью его человеческого понимания.
«Как странно устроен мир, — подумал он, — смерть стоит рядом с жизнью, и кто из них главнее, не понять. Может, в том и кроется простота мироустройства, что попасть на небо гораздо легче, чем нам кажется. Нужно только умереть и… ты уже там…»
И вдруг где-то из глубины двора раздался чей-то удивленный голос:
— Братцы, откуда-то так дымом тянет, словно горит что…
— То, видать, печь затопили, вот дымом и тянет… — отвечал ему кто-то из не разошедшейся еще толпы.
— Да нет, уж больно шибко пахнет с той стороны, где келья переписчиков убиенных стоит.
Несколько человек бегом кинулись в ту сторону, откуда тянуло дымом, и вскоре вечернюю тишину прорезал дикий крик:
— Пожар! Батюшки святы! Горим!!!
Вся братия, не сговариваясь, побежала на крик, и Аввакум, влекомый общим потоком, вместе с ними. Едва он повернул за конюшню, откуда доносилось жалобное ржание учуявших пожар лошадей, как увидел вырывавшиеся языки пламени из-под тесовой крыши одиноко стоящей почти над самым речным уступом кельи, куда он еще недавно заходил. Монахи же застыли в нерешительности
— Хватит выть, — саданул его в бок Аввакум, — тащи скорее лопаты, надо снегом закидать, чтоб огонь дальше не пошел.
Тот согласно закивал и кинулся куда-то бежать, а несколько человек уже хватали пригоршнями снег и кидали его в пламя, пытаясь хоть таким образом противостоять огненной стихии. Сзади раздался зычный голос игумена, требовавшего тащить из келий воду и ведра. Кто-то догадался открыть двери конюшни и выпустить бивших копытами в дверь лошадей, среди которых были и кони, на которых приехали Аввакум с Климентием. Кони тут же дали стрекоча, помчавшись в сторону ворот, а Климентий, что не расставался с починенной им недавно упряжью, кинулся следом, боясь, как бы те не выскочили за стены монастыря.
Не прошло и получаса, как на месте ладного домика осталось жалкое пепелище, и монахи длинными баграми растаскивали в стороны горящие головни, засыпали их снегом. Те шипели, но постепенно гасли, выбрасывая вверх облачка белого пара. На счастье, огонь ввиду полного безветрия не перекинулся на другие строения, и самому монастырю опасность не угрожала.
Протопоп, пропахший, казалось, насквозь запахом гари, стоял чуть в стороне от остальных монахов и гнал от себя мысль о том, что Господь таким жутким образом покарал затеянное Никоном дело по замене церковных книг. Но мысль эта, овладевшая им помимо его воли, не желала покидать голову, хотя он уже многократно раз за разом повторил молитву иконе Божьей Матери Неопалимая Купина: «Царице Небесная, Владычице наша, Госпоже Вселенныя, Пресвятая Богородице, нескверная, неблазная, нетленная, пречистая, чистая Приснодево, Марие Богоневесто, Мати Творца твари, Господа славы и Владыки всяческих! Тобою Царь царствующих и Господь господствующих прииде и на земли нам явися. Ты убо Божие милосердие воплощенное…»
Ничего не помогало… Мысль об огне карающем и очищающем людские греховные деяния не покидала его. Он еще не мог до конца сформулировать свою мысль, что огонь и есть единственный способ борьбы с никоновской крамолой, что-то мешало ему это сделать, но зачарованный увиденным, он, не отрывая взора, смотрел на уносящиеся вверх остатки искр и вспомнил недавнее свое размышление о близости жизни и смерти.
«Огонь, именно огонь возносит души людские в мир небесный, где каждая душа человеческая искрой летит вверх… И нет силы, которая может воспрепятствовать тому огню, перед которым человек бессилен и беспомощен…»
Наконец, поняв, что сегодня открыл что-то главное для себя, он, сосредоточившись на этом, отправился в отведенную ему келью, зная, что не уснет до утра, а будет вновь и вновь обдумывать свое открытие, подсказавшее ему дальнейший путь в борьбе с ненавистным патриархом.
…Климентий постучал к нему, едва только начало светать, и в утренней дымке обозначились контуры монастырских строений и силуэты деревьев по ту сторону реки. Климентий, видать, несмотря на все случившееся, сумел несколько часов соснуть, а потому выглядел довольно бодрым и даже суетным.