Страна Печалия
Шрифт:
И звали того ангела Архес, имя древнее и для слуха непривычное. Потому может редко кто звал его по имени, а просто «ангел», и все тут. Так уж повелось испокон века, не задумываться какое имя твой небесный сопроводитель носит. И, опять же, не нам о том гадать, отчего так повелось, а думать боле о чем-то своем, важном и насущном.
Сколько тысяч земных лет прожил Архес, он не знал. Нет у ангелов небесных возраста, как и у Бога не ведется временной подсчет, ибо Он вечен и мир, Им созданный, скончания не имеет. За тот долгий
срок испытал на себе Архес и гнев, и милость Божию. Помнил он, как однажды за малую провинность, потакание слабостям людским, едва
Один из сослуживцев при случайной встрече шепнул Архесу, мол, два непримиримых народа отказались от войны и вражду давнюю, вняв Божьему вразумлению, отринули, принявшись жить в мире и согласии. Нечасто такое случалось, когда бы смертные Господу подобную радость доставляли, а потому ждать второго прощения за нерадение Архес не стал и рьяно боролся за каждую душу грешную, не зная ни сна, ни отдыха в стараниях своих и вскоре стал на хорошем счету у Архистратигов, главных ангельских начальствующих воинов небесных.
Но все одно случился у него прокол немалый, после того как находящийся под его опекой и приглядом человек, носящий апостольское имя Петр. Вот только оказался он в вере неустойчив и быстрехонько, едва посулили ему выгоду немалую, переметнулся из веры христианской в иную. И как только Архес сообщил о том небесному начальству, то был призван наверх для ответа и взыскания вины за очередной недосмотр. Знал, на сей раз спросят с него по полной, и на милость свыше не надеялся. Но и тогда повезло ему, вернулся его подопечный Петр к истинной вере, видать, сулили ему одно, а на деле вышло другое. Корысть, она тоже может добродетелью обернуться, хотя и напасть от нее великая обычно случается.
Узнали о возвращении блудного сына в лоно Святой Церкви и оставили Археса при том же месте и должности. Вновь кара минула его, и Долгонечко он иных промахов не допускал, все у него складывалось не хуже, чем у иных собратьев небесных. Успокоился было он, в расслаб вошел, мечтать начал, как бы с кем-то из праведников великих попасть навечно в рай и пребывать там ему с серебряной трубой до скончания времен… Только не суждено было мечтам тем сбыться, и вот теперь он летит не куда-нибудь в землю обетованную, а в страну язычную, злыми духами населенную, в христианской вере нестойкую. Оттуда не то что в рай не попадешь, а как бы при должности своей остаться, от яростных демонов отбиться.
…А началось все с того, что был он приставлен к новорожденному сынку поповскому, нареченному Аввакумом. Юноша тот сызмальства великое прилежание к наукам проявил, молитвы и службу церковную знал не хуже опытного батюшки, а потому пошел по отцовским стопам и после смерти родителя своего воспринял приход им оставленный. А был тот небогатый приходишка в самой что ни на есть глуши мордовской. И хоть жил там народец православный, давненько веру Христову принявший, но, живя в лесу, один день молился Христу, а второй — тележному колесу.
Вот и решил молодой батюшка их дурные привычки искоренить и рьяно взялся за то праведное дело. Да с такой прытью, что прихожане, привыкшие жить по своим порядкам и поверьям, супротив него поднялись, несколько раз из села выгоняли и обратно его лишь по распоряжению самого епископа принимали.
Другой бы смирился, на попятную пошел, но не таков был Петров Аввакум. Не пожелал он в долгу перед прихожанами своими оставаться, а потому сулил им кары великие за языческие их волхования и разные там проступки. Ладно бы только сулил, будя сам безгрешным. Но и за ним, о чем народ доподлинно ведал, водились грешки разные. И наипервейший, что на исповеди девок молодых вопрошал о том, чего лицу духовному знать и вовсе ни к чему. Девки, понятно дело, парням своим или там родительнице, не утерпя, сказывали, там и соседи о том прознали, судачить начали меж собой, и вот вскорости от одного двора к другому полетели великие наветы на батюшку Аввакума. Но самому ему в глаза говорить опасались, поскольку супротив них слова те могли обернуться. Дознается о чьем-то там, грехе большом или малом, и на исповеди припечатает епитимью на полгода. И к Святому причастию ни за что не подпустит. А потому помалкивали до поры до времени. Вот так и жили поп и приход в общем непремирении с затаенной обидой, словно с камнем за пазухой.
Другой бы не вытерпел, а Аввакуму все ничего, словно не замечал дурного расположения односельчан. Ходил на службу, как ни в чем не бывало, и проповеди приноровился сказывать, из которых выходило, что вот его Господь направляет на путь истинный, а остальные, суть, все прихожане, словно овцы заблудшие в потемках ходят и с нечистым знаются. Кому ж такие речи поповские по нраву будут? Роптал народец сельский, но вслух мало кто отваживался недовольству своему ход дать.
Да и мало кто мог выдержать взгляд его бурых с желтизной глубоко посаженных глаз, словно два буравчика человека сверлящие. Уж за этот особенный взгляд особо его не любили и опасались. Так и говорили меж собой: «Глядит так, что внутрях ажно жар начинается великий».
Или того чище: «Нет в нем святости должной, а вот бесовское нутро так и проступает явственно…»
Артес, конечно, все эти разговоры слышал, внушал Аввакуму во время молитвы и когда тот почивал вести себя иначе, быть с прихожанами покладистей, не так ретиво напускаться на них, словно необъезженного коня седлает. Но видать, за долгий срок службы своей ангельской растерял он былую силу и внушения его не доходили до Аввакума. Во всяком случае, сам он того не показывал, ни в чем особо не менялся.
Непрост иерей церкви Покрова Пресвятой Богородицы оказался, нежели прочие подопечные Архесовы. И хоть виду не показывал, но ангельские призывы и наставления так ли, иначе ли до него доходили. Стал он частенько к ангелу-покровителю в молитвах, а то и вовсе беседах обращаться. Однако при том выворачивал все на свой лад, наизнанку, на выгодную ему ипостась. Из речей его выходило, будто сам Господь ему знак подает и дальше так жить непререкаемо и никого из советчиков в расчет не брать. А потому продолжал непреклонность свою даже к самым малым грехам прихожан своих. И пуще прежнего увещевал паству свою речами пламенными, грозя и предрекая всему селу беды великие.
Дошли известия о его проповедях неистовых и до ушей самого архиерея. Пригласил тот Аввакума к себе в Нижний Новгород, где имел с ним долгую беседу. И так вдохновился речами его и верой в скорый приход Антихриста, в чем молодой батюшка был известный мастак, словно сам наяву все лицезрел, описывал, что наградил того чином протоиерея, или, как в народе было принято говорить, протопопа. И вернулся Аввакум в родное село с великой гордостью и высоко поднятой головой: вот, мол, вам, верной дорогой иду, господа односельчане, и сворачивать с нее не собираюсь. После чего еще больше стал распаляться во время службы, которую начинал, едва свет яснился и вел до поздних сумерек, надеясь хоть этак пронять прихожан и к Богу приблизить.