Страна премудрых пескарей. Очерки истории эпохи
Шрифт:
Легко нам было добывать и чисто военные решения.
Например, быстроходный колёсно-гусеничный танк, созданный Кристи, куплен в качестве трактора: его вывезли в СССР без башни, ибо танковые орудия мы к 1930-му году уже научились делать сами. Он стал основой серии танков БТ, ушедшей с производства только после того, как конструкторы додумались использовать марганцовистую сталь Гадфильда для создания износостойких гусениц (до того траки ломались уже через пару сот километров пробега, отчего весь танкостроительный мир экспериментировал с колёсным приводом для межбоевых маршей). Впрочем, даже в легендарном Т-34 сохранились – ввиду производственной преемственности – колёса большого диаметра на вертикальной пружинной подвеске конструкции Кристи и его же коробка передач, уже явно устарелая (только в 1943-м
Производимые в СССР авиационные двигатели водяного охлаждения созданы в основном на основе лицензий, купленных у немецкой Bayerische Motoren Werke и французской Hispano-Suiza, хотя советские конструкторы ухитрились выжать из конкретных размеров (в моторе именно диаметр цилиндров и длина хода поршней в значительной мере определяют ход рабочих процессов и условия охлаждения) в разы больше, чем исходные авторы. А по двигателям воздушного охлаждения в 1930-е впереди оказались американцы – и наши самолёты перешли с моторов, чья родословная восходит к французской Gnome-Rhone и английской Bristol, на потомки творений Wright и Pratt & Whitney.
Однако линейная экстраполяция технологических заимствований не всегда успешна. Иной раз лёгкий доступ к американским военным конструкциям даже оказывался вреден.
Так, за океаном увлеклись универсальными орудиями, способными с равной лёгкостью вести огонь при любых углах возвышения – от противотанковых до зенитных. И наш заместитель по вооружениям народного комиссара обороны Тухачевский долго настаивал на использовании передового американского опыта. Его не беспокоила ни конструктивная сложность таких орудий, затрудняющая их массовое производство, ни значительные масса и габариты, усложняющие транспортировку к полю боя и маскировку на нём. Только реальный опыт эксплуатации универсальных орудий в войсках – и американских, и наших, и воевавших за пределами Европы – позволил ещё в мирное время отказаться от избытка универсализма и перейти к специализированным конструкциям.
Справедливости ради отметим: на протяжении всей Второй Мировой войны едва ли не лучшим противотанковым средством, способным поразить любую тогдашнюю боевую машину, оставалась германская 88-мм и аналогичная ей советская 85-мм зенитная пушка. Насколько нам известно, гильзу для них наши и германские конструкторы создали совместно в 1932-м – незадолго до того, как приход к власти национальной социалистической немецкой рабочей партии прервал техническое и экономическое сотрудничество наших стран. В том же 1932-м создана и гильза, использованная в наших 14.5-мм противотанковых ружьях (и затем в крупнокалиберном пулемёте Владимирова) и германских 15-мм авиационных пулемётах. Разница в маркировке объясняется тем, что у нас принято измерять калибр по минимальному диаметру нарезного ствола, а в Западной Европе по максимальному. Кстати, в США рекламы ради калибр чаще всего указывают по диаметру пули: он больше максимального диаметра ствола, дабы пуля плотно впрессовалась в канал и перекрыла малейшую возможность утечки пороховых газов. Но зенитные пушки – при всём остроумии их конструкторов – действительно оказались столь велики и сложны, что их количество в войсках было явно недостаточно для полноценной противотанковой защиты, а на поле боя их невозможно было ни замаскировать, ни выкатить из-под огня, так что их расчёты могли только победить или погибнуть.
Впрочем, технические тупики случаются у всех. Главное – экономическое и техническое сотрудничество с Соединёнными Государствами Америки помогло нам создать мощную промышленную основу большей части грядущих военных и хозяйственных успехов.
В военной части наша оборона в значительной степени затачивалась под столкновение с Британией – даже независимо от сотрудничества с США. Ведь антисоветская риторика позволяла британскому руководству решать многие внутренние задачи. Так, 1924.10.25 в газетный оборот вброшено поддельное письмо председателя Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала Зиновьева с рекомендацией британским пролетариям готовить гражданскую войну, благодаря чему через четыре дня на выборах победили консерваторы и первое лейбористское правительство Макдональда уступило место консерваторам во главе с Болдуином. А 1927.05.12 налёт на советское торговое представительство в Лондоне дал консерваторам возможность вбросить в газетный оборот множество фальшивок о коммунистическом заговоре и таким способом не только разорвать дипломатические и торговые отношения с СССР, но – главное! – укрепить свои позиции внутри страны. Подобные трюки могли в любой момент перейти в прямое столкновение.
Появление в конце 1930-х большой кораблестроительной программы тоже трудно объяснить без представления о грядущем противостоянии с Британией. Исход сражений с Германией очевидным образом решался на суше. Громадные средства и силы, ушедшие на новейшие линейные корабли и тяжёлые крейсера, так и не сошедшие со стапелей, было бы куда полезнее потратить на танки и пушки. Но, похоже, заокеанский инвестор намекнул на обязанность отработать ранее оказанную поддержку. Да и линейное мышление – на сей раз советских руководителей – подталкивало к развитию морских сил: ведь в общем случае они действительно укрепляют мощь державы.
Впрочем, значительную часть этой поддержки мы к тому времени покрыли обычным способом – деньгами. Советский экспорт нарастал с каждым днём. Хотя и оставался в основном сырьевым – но и сырья мы добывали всё больше как раз благодаря индустриализации.
Печально памятный голод 1932–3-го годов случился не только потому, что коллективизация ориентировалась на механизированную обработку земли, а техники для этого производилось ещё слишком мало, но в значительной мере ещё и потому, что в тот момент по политическим причинам спектр предметов советского экспорта был ограничен.
Например, США не покупали советскую древесину, ибо на лесоповале работали, помимо прочего, ещё и заключённые, а принудительный труд, по американским понятиям, позволял сократить цену продукции. На самом деле принудительный труд обходится государству куда дороже вольного найма: ведь заключённого в любом случае необходимо содержать, да ещё и охрану оплачивать. Но в США – как и в Британии – с давних времён изобиловала практика сдачи заключённых в наём частным предпринимателям: классический пример оптимальной в рыночном хозяйстве национализации убытков и приватизации прибылей (как в народной сказке о вершках и корешках). Мысленно экстраполируя свой опыт на весь мир, они подозревали СССР в том же, даже не задумываясь о том, что у нас тогда приватизировать прибыли было просто некому. Историк Юрий Николаевич Жуков отметил: властям СССР пришлось продать тогдашнему министру финансов США Меллону – по аукционным ценам, но без аукциона – с десяток шедевров эрмитажной коллекции, дабы он признал советские товары произведенными без применения искусственно удешлевлённого труда и разрешил их импорт. Правда, Меллону покупка впрок не пошла: разразился скандал, и ему пришлось подарить картины государству – теперь они составляют основу столичной Национальной галереи.
Ещё с десяток шедевров Эрмитажа купил видный нефтеторговец Гюльбенкян. За экспортом советской нефти бдительно надзирали былые владельцы бакинских нефтепромыслов – Манташевы, Нобели… Они требовали её конфискации как своей собственности: ведь нефтепромыслы национализированы без надлежащей по рыночным законам компенсации. Гюльбенкян согласился продавать советскую нефть под видом собственной. Деньги, по данным Жукова, он аккуратно возвращал в СССР. Таким образом и эта часть коллекции ушла на пробивание бреши в экономической и политической блокаде первой в мире страны социализма.
После установления 1933.11.16 дипломатических отношений СССР и США основные политические ограничения экспорта оказались сняты. Вдобавок Первая Великая депрессия к тому времени уже разрушила столь значительную часть мировой экономики, что при первых же попытках реанимации хозяйственных связей выявилось множество нестыковок, куда и направились простейшие – но именно поэтому массово востребованные – советские товары. СССР рекордно быстро расплатился с большей частью долгов и оказался куда самостоятельнее во внешней политике, чем рассчитывали его инвесторы.