Страна призраков / Ghostland

ДОКТОР ХЕРН/МАРК ТВЕН/УИЛЬЯМ РЭНДОЛЬФ ХЕРСТ

АМБРОЗ БИРС

ГЕНРИ ЛУИС МЕНКЕН/ДЖЕК ЛОНДОН

ПАНЧО ВИЛЬЯ

Ночной поезд и таверна в Мексике представлены одновременно единой декорацией. Сидения поезда напротив друг дружки по центру, окно между ними в глубине сцены. На авансцене слева и справа деревянные столы и стулья.

Музыка – довольно странная, в исполнении ансамбля мариачи, версия мексиканской песни «Сьелито линдо (милый ангелочек) /Cielito Lindo» [1] .

В последние годы своей жизни стареющий американский писатель Амброз Бирс стал одержимым коллекционером историй о необъяснимом исчезновении людей. В 1913 г. он исчез сам, скорее всего, в Мексике, и больше о нем никто не слышал.

(В темноте звучит песня «Сьелито линдо» в исполнении ансамбля мариачи, довольно странная, но приятная версия. Музыку постепенно перебивает стук колес поезда по стыкам рельс. Раздается паровозный гудок и загорается свет. БИРС сидит в купе на правом сидении. Ему 71 год, он высокий, крупный, с копной седых волос. Сидение напротив него занимает ДОКТОР ХЕРН, который говорит с легким немецким акцентом).

ХЕРН. Я всегда находил тревожащим, но при этом странным образом успокаивающим, путешествие на поезде в ночи, когда ты несешься сквозь тьму. Ощущение похоже на сон, вы согласны? Словно признанные законы пространства и времени приостанавливают свое действие. Вы знакомы с концепцией неевклидовой геометрии?

БИРС. Я знаком с Сан-Франциско. Это вполне неевклидовое место.

ХЕРН. Я говорю о пространстве, в котором больше измерений, чем длина, ширина и высота. Пространстве, в котором возможно завязать узел на бесконечной веревке или вывернуть резиновый мяч наизнанку, без нарушения его целостности.

БИРС. Нарушения…

ХЕРН. Его целостности. Да. Не разрывая его. Представьте себе, к примеру, что в этом мире есть пустые места… Вакуумные…

БИРС. Дыры.

ХЕРН. Да. Дыры.

БИРС. Я был солдатом. С дырами знаком. Опять же, был женат.

ХЕРН. Я говорю о дырах, через которые неодушевленные и одушевленные объекты могут провалиться в невидимый мир, после чего их уже никто не видит и не слышит.

БИРС. Похоже, именно это я искал. Где я могу арендовать такую дыру?

ХЕРН. Такие каверны, как я понимаю, случайным образом разбросаны по материи пространства-времени, точно так же, как по земле разбросаны пещеры.

БИРС. Похоже на дыры в швейцарском сыре.

ХЕРН. Что-то такое, да.

БИРС. И что вы находите, попав в одну из таких дыр?

ХЕРН. Ничего. В такой полости абсолютно ничего нет. Ни света, ни звука, ни чего-то осязаемого. Ничего. Сплошная пустота.

БИРС. Совсем как Огайо.

ХЕРН. Гораздо хуже, чем Огайо. Человек в такой полости не видит сам и не видят его, не слышит и не слышат его, ничего не чувствует и его не чувствуют, не живет и не умирает.

БИРС. А пить он там может?

ХЕРН. Думаю, что нет.

БИРС. То есть вы говорите об аде.

ХЕРН. Образно говоря, возможно.

БИРС. Что ж, я все равно туда направляюсь.

ХЕРН. Позвольте осведомиться о конечной цели вашего путешествия?

БИРС. Я только что вам сказал. Ад. Что у вас в ушах? Затычки?

ХЕРН. Я имел веду конечную цель вашего путешествия на этом поезде.

БИРС. Мексика.

ХЕРН. Мексика?

БИРС. Насколько я понимаю, последняя остановка перед адом – какое-нибудь место в Мексике.

ХЕРН. Но этот поезд не идет в Мексику. Этот поезд направляется на север.

БИРС. Поверьте мне, дружище. Этот поезд направляется на юг. И с большой скоростью.

ХЕРН. Но это невозможно. Чтобы в этом убедиться, достаточно выглянуть в окно.

БИРС. Через стекло ничего не видно. Такое оно грязное.

ХЕРН. Да. Мы видим как бы сквозь тусклое стекло. Я открою окно, если не возражаете.

БИРС. Валяйте. Прохладный ветерок на шее – это приятно.

ХЕРН (с усилием поднимает стекло). Труднее, чем поначалу кажется.

БИРС. В этом мне частенько приходилось убеждать жену.

ХЕРН. Смотрите, если взглянуть на положение звезд и луны, станет совершенно понятно, что движемся мы в северном направлении.

БИРС. Не вижу я никакой луны. Только какой-то жучок на окне. Не знаю, что за зверь.

ХЕРН. Похоже, пестрый точильщик. Из тех, что дырявят стены. Луна сейчас частично за облаком, но если вы взглянете в том направлении (Высовывается в окно и показывает)… То увидите, что она там. Видите?

БИРС. Нет.

ХЕРН (высовывается еще дальше). Вот же она. Как раз показалась из-за… (БИРС дает ХЕРНУ крепкого пинка, и тот головой вперед вываливается из окна). А-А-А-А-А-А-А!

БИРС. Попутного ветра в Зазеркалье. (С треском опускает окно). Достал уже этот немецкий сукин сын. Это же надо, неевклидова геометрия. (Садится, достает фляжку). Мы определенно движемся на юг. (Прикладывается к фляжке). Хотя эта версия насчет дыр не такая и глупая. Человек пересекает поле. Человек идет по дороге. Человек идет к пруду в снег. Человек едет на поезде в Мексику. Билет в одну сторону к мосту через Совиный ручей [2] . Непредсказуемость помрачившегося рассудка.

(БИРС пьет. Слышен паровозный свисток, появляется МЕНКЕН, пышущий здоровьем молодой парень, который тащит большой тяжелый черный наплечный мешок).

МЕНКЕН. Привет-привет. Едете на похороны?

БИРС. Мои или ваши?

МЕНКЕН. Если на то пошло, Полларда.

БИРС. Полларда?

МЕНКЕН. Да. Полларда. Критик. Поллард. Я еду на его похороны. А вы – нет?

БИРС. Я знаю критика по фамилии Поллард, но он живой.

МЕНКЕН. Жена взяла на себя смелость кремировать его.