Страна счастливых
Шрифт:
– Я боюсь ее несравненно больше, чем боялся ты… В сущности, тебе все равно. Она прекращала лишь твое существование. У меня же она прекращает жизнь. Ты не знал, что такое жизнь; ты даже в самых смелых своих фантазиях не мог представить творческого роскошества жизни.
– Я не хочу умирать!
– закричал Павел, и голос его прокатился воплем.
Он прижался к дверям и, бледный как стена, смотрел безумными блуждающими глазами по сторонам. Он не заметил, как к нему подошел Бойко, и не почувствовал, как рука профессора опустилась ему на плечо.
– Он умер?
– спросил Бойко.
Дрожа и лязгая зубами,
– Иди за мной!
Павел покорно побрел за профессором.
* * *
Они сидели в мягких креслах, и солнечные туманы обтекали их призрачной золотистой пылью.
Лязгая зубами о края стакана, Павел выпил сиреневую жидкость и, закрыв глаза, опустил голову на грудь.
Бойко барабанил пальцами по столу, исподлобья наблюдая за Павлом. Потом, взглянув на широкое окно, в которое вливалось солнце, Бойко нерешительно кашлянул:
– Н-да… Так-то вот…
– Я искал тебя!
– пробормотал Павел.
– Да? Ну, вот, видишь… Я чувствовал, что я кому-то нужен… Ну, вот…
Бойко поднялся и сделал несколько шагов по кабинету.
– Собственно говоря, безграничный страх смерти - удел всех смертных. Под впечатлением смерти твоего отца ты почувствовал его острее. Немалое значение оказала на твою острую восприимчивость твоя болезнь. Словом, я не должен был отпускать тебя.
– Оставим это… Я видел смерть, которая должна была бы примирить меня с ней. Я слышал слова, которые, точно кислоты, разъедали страх перед смертью. Но разве я примирился со смертью?… Я сейчас спокоен, но, кажется, я вскоре утеряю вкус к жизни… Да, да, не смейся, пожалуйста.
– Смерть, дорогой мой, соль нашей жизни. Без нее жизнь была бы пресной и безвкусной.
– О, - возмущенно вскричал Павел, - какая чепуха!
Бойко покачал головой.
– Ты оттого и любишь жизнь, что она не вечна. Оттого жизнь и прекрасна, что рано или поздно - она оставит тебя. Самое благоразумное - это не думать о смерти.
–Тебе не кажется, что ты говоришь пошлости?
Бойко взглянул иронически на Павла:
– Ну, и что же?…
– Ничего…
– Ты прав, конечно, пустые человеческие слова никогда не объяснят нам ничего. Смерть есть смерть. Необходимое, для всех видов биологическое явление. Вот смысл всяческой философии по этому вопросу. Отвращения и страха перед смертью мы никогда не поборем в себе, но сейчас я хочу сказать о другом. Если когда-нибудь страх перед смертью бросит тебя снова в дрожь, ты направишься к медику и попросишь его осмотреть тебя. Ты болен сейчас, - это для меня ясно. Твой панический ужас перед смертью объясняется нервным состоянием. Запомни, Павел, что дети и здоровые люди никогда не считают серьезной эту мысль. Они весьма скептически относятся к смерти. Ты это знаешь, конечно?
Павел кивнул головой.
– К чему трагедии?
– пожал Бойко плечами, - вспомни, как раньше просто смотрели на смерть!
– Раньше люди кончали самоубийством, - возразил Павел, - и я думаю, что в старину люди не ценили жизни. Ведь она же была так бесцветна и неприглядна!
– Напрасно ты думаешь,-сказал Бойко, - что в старину жизнь была бесцветной. Она не была так благоустроена, эти несомненно. Однако, люди не находили поводов жаловаться
– Я переносил себя в тот мир…
– Ты преклонялся перед ними!
– Нет, это было лишь простое уважение к тем людям.
– И это не помешало тебе кричать в операционной о свинстве старых людей.
– Разве я кричал?
– Кричал твой страх. Но это неважно. Иди к себе. Говорить нам больше не о чем. Ты пробудешь здесь еще две декады на положении больного и две декады как прикрепленный к санатории. Я выпущу тебя, когда ты перестанешь думать о смерти.
Павел замолчал.
– Ступай к себе!
– сказал Бойко, повертываясь спиной к Павлу.
Затем вдруг Бойко остановил его.
– Я вспомнил сейчас, - сказал профессор, - величественные стихи поэта старого века:
Даже когда на кладбище положат
И мраком
И снегом
Закроют мою грудь,
Я буду из могилы, как из темной ложи,
Слушать
Оркестрируемый трубами
Труд.
– Нам никогда не понять величия этих суровых строк, - сказал Бойко.
* * *
Страх смерти, охвативший Павла, пропал так же внезапно, как и появился.
Санаторный режим, холодные души, покой, диэтическое питание с богатым количеством фосфатов, вернули Павлу ясность мышления и радостное ощущение жизни. Веселый, жизнерадостный, он стыдился минутной своей слабости и при первой встрече с Бойко признался в этом.
– Ты был прав, - сказал Павел, крепко сжимая руку Бойко, - мысли о смерти, как я уже убедился, недоброкачественный продукт слабых организмов. Мне сейчас смешно и стыдно. Мне неудобно смотреть на тебя после того…
– Ладно, ладно!
– проворчал Бойко, - побольше фосфатов, почаще под холодный душ, и слабости исчезнут сами собой.
– Однако, - засмеялся Павел, - мне грозит другая опасность: заболеть от безделья.
– Это менее опасно!
– сказал Бойко.
– Впрочем, я разрешаю тебе читать газеты, а через несколько дней ты можешь делать небольшие прогулки по городу… Газеты можешь взять у меня.
* * *
С ворохом газет Павел поднялся на крышу санатории и с жадностью принялся за чтение.
Развернув «Правду»8, он пробежал глазами московскую жизнь, пометил карандашом несколько статей, которые считал необходимым прочитать сегодня, и, отложив газету в сторону, взял ленинградскую газету «Вперед»9.
8В конце второй пятилетки все московские газеты слились с газетой «Правда», которая начала выходить на 24 листах, увеличив тираж в тот же год до 15 миллионов. Такое же слияние произошло и в других крупных городах СССР. Количество газет уменьшилось, зато значительно вырос их тираж.
9Газета «Вперед» была образована путем слияния «Ленинградской правды», «Красной газеты» и «Смены».
В 1937 г. тираж этой огромной политической газеты достигал 6 миллионов. В описываемое время ее тираж доходит до 20 миллионов.