Страна Семи Трав(изд.1976)
Шрифт:
Бульчу с опаской приблизился к цветам.
Что это за ущелье? Куда он попал?
Голова его пошла кругом. Быть может, охваченный страхом в вымершем стойбище, он повернул оленей не на север, а на юг и очутился в Камне^1, в преддверии тайги?
[^1Так нганасаны называют горный хребет Путорана.]
Нет, это никак не могло случиться. Тогда Большой Ковш (Большая Медведица) не был бы виден все время над рогами ездовых оленей. Он был бы сзади, за спиной.
Бульчу понял, что очутился не в Камне, не в горах Путорана, а в горах Бырранга.
Сердце
Заповедные места эти, по свидетельству шаманов, располагаются именно в горах, на севере полуострова. Сюда шаманы совершают свои полеты во время камлания, чтобы посоветоваться с духами по различным житейским вопросам.
Бульчу не был шаманом и не знал, как обращаться с духами. Они могли запросто сожрать его, пользуясь его неопытностью.
Между тем по мере того, как охотник углублялся в ущелье (оспы Бульчу боялся больше, чем духов), он убеждался все больше в том, что угодил ненароком в Страну Мертвых, иначе называемую Страной Семи Трав. Приметы совпадали!
В тундре и в горах снег лежал еще толстым слоем. В ущелье его не осталось и в помине, а земля была мягкой и теплой на ощупь.
Все плотнее смыкался лес вокруг. Деревья были высокие, в два или три человеческих роста. Среди лиственниц и елей попадались кюэ — красивые деревья с гладкими белыми стволами.
Вскоре Бульчу нашел моховое болото, обильно поросшее морошкой, голубикой, черникой, княженикой и шик-шей. Здесь он спугнул зайца. Еще через несколько шагов из-под ног вылетела куропатка.
Дальше охотник побоялся идти.
В этом странном ущелье он прожил с начала весны до середины лета.
Бульчу охотился на птиц и зайцев. Всего было вдоволь тут, а главное, было тепло, словно бы лето, вопреки всему, что знал охотник, приходило в таймырскую тундру не с юга, из тайги, а с севера, минуя холодное, покрытое льдом море.
Единственно, что было плохо здесь,— это духи. Бульчу очень боялся духов. Правда, они не причиняли ему вреда, однако то и дело в тумане (ущелье большей частью было затянуто туманом) раздавались голоса, обрывки песен и какие-то звуки, похожие на гул шаманского бубна.
Рассказчик снова сделал паузу, чтобы раскурить трубку.
Черт бы побрал эти паузы!
Что касается меня, то я слушал старика с интересом. В его безыскусственном повествовании было немало живых, красочных деталей. Кое-что по-настоящему было трогательно. Странно, что Савчуку рассказ не нравился.
Но, может быть, все это уже занесено под соответствующим номером в какой-нибудь этнографический сборник, выделено в нужных местах курсивом, снабжено сносками, вставками, а также учеными комментариями со множеством непонятных терминов?
Я покосился на Савчука. Этнограф сидел, скрестив ноги по-турецки, обиженно оттопырив толстые губы. Раскрытый блокнот праздно лежал у него на коленях.
— Элементарно, Алексей Петрович! — Савчук бурно задышал мне в ухо.— Элементарный шаманский бред! Скитания по тундре, болезнь, волшебные деревья, Страна
Я толкнул его локтем. Старик собирался продолжать.
…Да, духи очень докучали ему в ущелье. Приходилось все время быть начеку, ходить с опаской. Спал Бульчу на дереве, привязывая себя к суку.
Бедняга очутился между двух огней: в горах были духи, в тундре — оспа. Наконец он рассудил, что не век же оспе сторожить его в предгорьях Бырранги. Есть у нее, наверное, и другие дела, помимо этого.
Охотник собрал плавник, лежавший на берегу, соорудил плот и «на спине потока», как он выразился, спустился к Таймырскому озеру.
На другом берегу стояли чумы нганасанов, летовавших, как обычно, в районе озера.
Осенью вместе с ними Бульчу вернулся зимовать к краю леса.
— Где же ты весновал, Бульчу? — спросили у него. Бульчу без утайки рассказал все, как было. Шаман (тогда еще в стойбище жил шаман) удивился:
— Ты счастливец, Бульчу! Побывал в Стране Семи Трав и ушел оттуда живым, не будучи шаманом. Видел ли ты духов?
Бульчу сознался, что только издали. Однажды, прячась между скал, он различил в тумане огни костров. Подходил ли он к кострам?
Нет, боялся подойти. Наоборот, в течение нескольких дней не спускался с дерева, привязываясь на ночь покрепче к ветке, чтобы не свалиться вниз, а затем поспешил покинуть ущелье.
— Ты, понятно, боялся,— снисходительно сказал шаман.— Ты ведь только охотник, невежественный, глупый охотник. Я, например, никогда не боюсь, когда прилетаю в Страну Семи Трав.
— Я не видел тебя там,— простодушно сказал Бульчу.
— Глупец! Я бываю невидим. Если бы ты был шаманом, ты тоже был бы невидим, и враждебные тебе духи ничего не могли бы с тобой поделать.
— Один из них едва не попал в меня из лука,— пожаловался Бульчу и сердито сплюнул в костер.— Дурацкая рожа — этот дух! Пустил вдогонку стрелу, когда я проплывал на плоту мимо скал, но стрела утонула в воде.
Шаман сочувственно кивнул.
Вскоре Бульчу женился вторично. Конечно, потеряв своих оленей, он обеднел, но всем было известно, что он остался отличным охотником, и его взяли в семью,— как говорится, «приняли зятем».
Возможно, имела при этом значение и слава путешественника. Каждому было лестно породниться с таким замечательным человеком.
В те годы за Бульчу утвердилось и очень долго сохранялось прозвище, в котором был оттенок почтительного удивления: «Человек, вернувшийся из Страны Семи Трав». Из дальних стойбищ приезжали взглянуть на Бульчу. Он сидел молча, скрестив ноги и покуривая трубочку, а шаман стоял подле него и давал объяснения.
Однако почетное прозвище впоследствии заменили другим, непочетным. Не хочется повторять его, но придется. Пусть лучше гости услышат его от самого Бульчу, а не от досужих сплетников. «Человек, потерявший свой след» — вот как прозвали Бульчу в тундре! Это было нехорошо. Это было очень обидно... И все же с этим ничего нельзя было поделать!