Страна Семи Трав(изд.1976)
Шрифт:
Савчук утвердительно кивнул.
— И ведь что сплел, подумайте! — сказал Аксенов, улыбаясь.— Будто сам бывал в Стране Мертвых и видел этих «каменных людей»…
— Неужели? — Савчук подался вперед, держа на коленях раскрытый блокнот.
— Охотницкие байки! — пренебрежительно пробормотал кто-то.
— Значит, Бульчу бывал в горах? А когда?
— Лучше его самого расспросите. История долгая… Из-за оспы получилось все. То есть это он объясняет, что из-за оспы…
— Сегодня Бульчу в городе,— подали голос от двери.— Наверное, в школе
— Где кино, там и Бульчу наш. Ни одной новой картины не пропустит.
— Да ведь сеанс уже кончился?
— А он все сеансы просиживает подряд.
— Ну, так как? — обратился Аксенов к Савчуку.— Пошлем за ним?
— Обязательно! Непременно! Очень просим послать! В школу за Бульчу отрядили комсомольца.
— Удастся ли только его разговорить? — высказал опасение Аксенов.— Очень, знаете ли, высмеивали его с этими «каменными людьми». Даже прозвище дали: «Человек, который потерял свой след». У нганасанов слово «лжец» или «сумасшедший» не применяется к пожилому человеку. Оно деликатнее как будто получается, но все-таки тоже нехорошо.
— Старик, заметьте, самолюбивый, обидчивый,— вставили из угла.
— Как же, когда-то гремел на весь Таймыр! Лучший охотник был! Его портрет в журнале «Огонек» напечатай.
— Да вы, по-моему, рядом сидели на киносеансе,— повернулся ко мне один из районных работников.— Его еще потом знакомые отозвали.
— Но того человека зовут не Бульчу, а Бойку-наку,— сказал я.
В кабинете Аксенова снова засмеялись.
— Бойку-наку— не имя, а обращение,— стали мне объяснять наперебой.— По-нганасански значит «дедушка».
— Он, он,— подтвердил районный работник.— С виду такой неказистый, маленький, суетливый, лицо с кулачок.
Это, несомненно, был мой сосед по кино, тот самый старик, который визгливо засмеялся, когда белая курица, трепыхая крыльями, взлетела на голову птичнице. От восторга он не мог усидеть на месте и все время ерзал и подскакивал, будто его кололи сзади шилом. Запыхавшийся комсомолец появился в дверях.
— Уехал! — объявил он с порога.— Бульчу уехал! Кино кончилось, он и…
— Догоним! — Савчук вскочил, опрокинув стул.
— Не догоните,— успокоительно сказал Аксенов.— У Бульчу лучшие олени на Таймыре. Эх, жаль, упустили его!.. Теперь по бригадам пойдет кружить, рассказывать родичам о кино. Где родичи у него?
Выяснилось, что родичей у Бульчу полно. Три зятя находятся в таких-то и таких-то зимниках. Еще есть с полдюжины племянников. Тундра велика, а во время зимнего сезона охоты нганасаны живут разбросанно.
— Придется погоняться за ним,— сочувственно сказал Аксенов.— Ай да старик! Сколько хлопот причинил. А то, может, поживете у нас, отдохнете, а мы сами его доставим?
— Нет, догоним, догоним!
— Стоит ли еще хлопотать-то? — пробасил чей-то скептический голос.
Я подумал про себя о том же: старик Бульчу со своими охотничьими байками не вызывал у меня доверия. Но Савчук настоял на своем.
«Очевидец, очевидец»,— бормотал
Оленей и санки Аксенов пообещал выслать к Дому приезжих. Савчук решил выехать в погоню за Бульчу немедленно.
— А я жду, жду! — радостно встретил нас пилот Жора, поднимаясь от жарко натопленной печки.— Сальца пореаал. Консервы открыл. Вот и чаек-коньячок.
— Какой там чаек-коньячок! — ответил я с огорчением.— Уезжаем сейчас.
— Куда? Зачем?
— Нужного человека догонять,— пояснил Савчук, роясь в своих вещах.
— Обиднее всего,— прибавил я сердито,— что человек этот рядом полтора часа сидел. Вот тогда бы его за рукав ухватить!..
Жора, кажется, так и не понял ничего. Мы, впрочем, поужинали (очень вредно отправляться в путь с пустым желудком, сильнее донимает холод), но ели наспех — у крыльца уже раздавались голоса и поскрипывал снег под полозьями санок.
Мороз был изрядный, градусов тридцать. Звезды сияли в черном небе, высокие, яркие,— верный признак, что до оттепели еще далеко.
Под высокими, удивленно глазевшими на нас северными звездами мы помчались на оленях в тундру — вдогонку за сказкой!..
Глава седьмая
ОЧЕВИДЕЦ
1
Нганасанский колхоз «Ленинский путь», членом которого состоял Бульчу, размещается зимой вдоль края леса, на сравнительно большом пространстве. Оленеводческие бригады укрываются за деревьями, где олени меньше страдают от жестоких ветров. Охотничьи же бригады выдвигаются в тундру поближе к пастям-ловушкам и отстоят довольно далеко друг от друга.
Только к утру следующего дня добрались мы до жилья Мантуганы, одного из зятьев Бульчу.
— Здорово, Мантугана,— приветствовал хозяина Савчук, входя в задымленный, тесный чум.— Бульчу здесь?
— Здорово! Был здесь. Утром уехал к племяннику, к Дютадэ...
Этот диалог, с незначительными вариациями, повторялся затем в каждом следующем становище. От Дютадэ беспокойный Бульчу погнал оленей к Накоптэ, от Накоп-тэ к Бюгоптэ, от Бюгоптэ к Фадаптэ и еще к кому-то. Не терпелось, видно, поделиться увиденным, всем рассказать о диковинных птицах, берущих корм из рук человека, а также о корнях, из которых, оказывается, добывают вкусный белый сахар.
К вечеру мы приблизились к стану последнего зятя Бульчу.
Небо над нами начало темнеть, в воздухе стало еще холоднее, когда комсомолец-нганасан, сопровождавший нас, остановил упряжку и прислушался.
— Олени бегут! — объявил он.
Но как ни оглядывался я по сторонам, как ни напрягал зрение, не видно было ничего. Тундра по-прежнему была пустынна. Я вопросительно посмотрел на комсомольца.
— Закрой глаза, слушай,— приказал он.
Я повиновался. Вскоре до меня донесся далекий топот.