Страна Со Шрамами: Крах Последней Империи
Шрифт:
– Рассказывай.
– На той неделе я зашёл в отцовский кабинет. На его столе лежала папка с документами. Я её полистал и ох*ел. Этот Макаров стал неудобен для большинства Совета и людей из Министерств. Очень много брал из бюджета, а толку от него не было. И ничего не мог сделать, что бы от него ни требовалось. Как при нём в городе жилось ты и сам помнишь. Рабочие выли от доп смен на производстве, а продпайки и зачёт трудочасов не поменялись. И в один прекрасный момент Макарова решили подвинуть, но сделали это максимально полезно для всех. Мой отец провёл по его подписи большую партию лекарств. Обставил так, будто он ими приторговывает. Опять же, спасибо маме, что в Надзоре по медицине нашла людей, которые смогли эту партию вывезти со склада. А потом всё
– Понятно всё. Ничего нового. Ловкая подстава неугодных. В нашей стране всегда так было. А народец радуется, глядя на этот цирк, и восхищается. Всё потому, что люди не видят всей картины целиком. Да никто и не покажет её.
Стас ответил с тоской в голосе: – Ты задумывался когда-нибудь, Костян? Почему мы живём вот так? Почему у Партии есть всё? И она за это «всё» держится мёртвой хваткой. Для того, чтобы залезть повыше, нужно подставить, оболгать. До этого, я считал родителей примерными и порядочными служащими, пока не прочитал ту папку с документами.
– А ты их считал самыми честными? Не вини их, Стасон. Все в Партии так делают. Ты думаешь эта тёмная страна когда-нибудь изменится? Я очень в этом сомневаюсь. Со времён князей и бояр тут мало что поменялось. Разве что, они сменили соболиные одежды на кители с погонами, они стали ещё влиятельнее. Точно так же идёт грызня между ведомствами за право на власть, как раньше воевали между собой князьки. Плетут интриги, подставляют друг друга, меняются в креслах и кабинетах. И всё вокруг дряхлого старца, который является всем, потому что обеспечивает баланс между ними. И ничем, потому как он сам себе давным-давно не принадлежит. Для того, чтобы здесь начались изменения, этому несчастному народцу нужно выйти из темноты страха и неизвестности. Проблема в том, что нынешние бояре держаться на чужом неведении и пассивности. И от того страна находится в таком положении.
– Я не могу этого принять. Отправить в лагеря и на тот свет такое количество народа, чтобы твоя жопа была в тепле и сытости… Многие простые работяги же понимают прекрасно, что происходит вокруг, и что можно изменить, чтобы жилось лучше и свободнее. Начать уважать самих себя и близких тебе людей, хотя бы. Но они и этого не делают… И возникает справедливый вопрос: им так нравится их положение? Или их на столько запугали и оскотинили, что они не знают как дальше быть? И тут уже возникают другие вопросы: а кто виноват во всём? Партия с Советом во главе, которые запретами, штрафами и Гвардейским беспределом поддерживает эту ситуацию? Или же сами рабочеобязанные виноваты, которые всё понимают, но ничего для себя не делают?
– Чем больше думаю обо всём этом, тем больше боюсь получать ответы, братан. Я не знаю… Наши родители несут ответственность за эту возню, я не спорю. Но, лично я, не хочу ей заниматься. Каждый день проходя по улице, я замечаю на себе множество взглядов ненависти. Просто потому, что на мне белый китель. А ведь с этими работягами мы даже не знакомы. Да и я сам никому зла не сделал в этой жизни. Но всё равно… Эти взгляды. Они будто желают мне смерти. Я глубоко уверен, если бы не кругом висящие камеры и не патрули Гвардии, я бы не дошёл и до соседней улицы. Этот город сводит меня с ума. Поскорее бы уже уехать отсюда. Отец много рассказывал, как живётся в других странах. Поэтому, я хочу к нему в отдел. Хочу посмотреть мир.
– Не волнуйся, скоро начнутся вступительные, потом три года учёбы. И сможем распрощаться с этим гнилым городом. Никаких тебе патрулей, проверок и косых взглядов. В дальних областях гораздо спокойнее чем здесь. А тебе вообще хорошо, покатаешься по миру. Хотя бы по Азиатским соседям.
– Ага… Если ВП не начудит и не разругается с ними окончательно. В его возрасте надо сидеть дома и готовиться к своему концу. Я просто удивляюсь. Сколько ему лет стукнет в октябре? Девяносто… – Костя запрокинул голову и считал в уме, загибая пальцы. – Девяносто три.
С Народного Проспекта выехали три броневика СС. Пронзительный вой и треск сирен заполнили улицу. Световые сигналы бросали блики на тонированные стёкла. Они повернули на Владимирский Проспект и ехали в сторону Управления СС.
– Смотри. Шакалы едут в свою нору, – расслабленно кивнул головой Стас в сторону автоколонны. Он посмотрел на Костю и протяжно добавил: – Слууушай, я знаешь что подумал? Говорили бы мы потише. У меня нехорошее предчувствие после вашего разговора с тем лейтёхой.
– Твою мать, – прошептал Костя, увидев холодный тяжёлый взгляд и хищную улыбку. Рядом с водителем в головном броневике сидел лейтенант СС и прожигал взглядом парней. Офицер и Костя смотрели друг на друга. – Стас… Почему мне кажется, что он меня преследует?
Стас, немного побледнев, проводил взглядом броневики и тихо сказал: – Подожди… Сейчас проверим. Отец недавно показал один способ, – он встряхнул левую руку, прислонил своё запястье к Костиному и набрал его коммуникатор. – А теперь посмотри, – Костя нервно выдохнул, перебарывая тревогу. Он расправил ладонь. – Сссука…– прошептал Стас. Изображение на ладони покрылось рябью тёмных полос и точек. – Теперь они за тобой следят…
– И… Что теперь делать, братан?
– Для начала, отставить панику. Я поговорю с отцом. Быть может он сможет чем помочь.
– Допустим… – Костя согнул тело и обхватил голову. – Бл*ть… А если родители узнают?
– Я надеюсь, мой отец поможет быстрее. И потом, твоих родителей не будет в городе до завтра.
– Ты прав… Надо успокоиться. Во, как раз подходит трамвай.
Парни зашли через заднюю дверь и приложили пальцы к терминалу на поручне при входе, автомат выплюнул два контрольных талончика. Они сели на задних рядах, отгороженных прозрачной пластиковой стенкой – местах для Партийных и Гвардейцев. Рабочеобязанным приходилось довольствоваться поездкой стоя, для них сидения не полагались. Ржавые и облезлые поручни многие годы не видели свежей краски. Пыльные стёкла, покрытые пятнистыми разводами, давно никто не протирал. Портрет Правителя в золочёной рамке висел под потолком в передней части трамвая и был виден каждому. Несколько рабочих в грязных комбинезонах бросали косые, напуганные взгляды на Стаса и Костю. Но быстро отворачивались в стороны, когда парни смотрели на них. Один рабочий крепко спал, опёршись спиной на оконное стекло. Трамвай скрипел и покачивался по разбитым колеям путей. Он ехал на северо-восток города, в Партийный Район, куда рабочеобязанным был закрыт путь, вплоть до ареста.
– Вон, посмотри. Логово открыло свои ворота, – Костя толкнул Стаса в бок и показал на колонну броневиков у ворот во внутренний двор Управления СС.
– Не волнуйся ты так. Готов поспорить, что он о тебе уже забыл, – ответил Стас спокойным тоном.
– А на прослушку меня тогда зачем ставить? Они не имеют права меня слушать без разрешения Совета. Кстати о спорах. С тебя бутылка за спор на площади. Помнишь?
– У меня есть план, смотри как делаем. Берём из припасов твоего отца коньяк, разливаем по флягам. На обратной дороге зайдём в ГПУ и возьмём хорошей водки. Нам всю ночь гулять.