Странник
Шрифт:
– Ну дак. Часы, костюм, туфли. Рюрикович во всей красе. Playboy. Повеса.
Родительский капитал закатан по банкам и заныкан по погребам, само собою, обширных поместий. Как в родной сторонушке, так и в весях Европы. Такая, дескать, ваша боярская доля. С девчонкой познакомился в Питере – она была в России в прошлом году. Проникся, душа воспылала, ну и все такое. Примчался на зов Гименея.
– "Типа любовь" у нас? – сыронизировал Данилов.
– Во-во. Типа она.
– А чего это боярский отпрыск ждал столько времени? Испепеляющую жажду страсти спиртом заливал?
– А то? Загадка русской души. Ну а как в разум вернулся да осознал детинушка, что без фрейлен Элли хлеб ему – с мякинку, небо – с овчинку, мошна – с полушку, тут и при-кандыбал посередь зимы через снега и долы.
– Хлипковата легенда.
– Какая есть. Главное – не мудрствовать. В «загадку мятущейся русской души» иноземцы верят сразу и охотно. Что для них Россия? Тайга, снега, на улицах медведи балуют, из-под сугробов то нефтяные фонтаны шпенделярят, то баллистические ракеты вылетают – размяться, так сказать, в струях вольного эфира... Вальяжные баре да владетельные князья в «шестисотых» шуршат да по салонам девиц разнузданных тискают; по улицам – хмурый пролетариат толчется, а по углам и закоулкам – раскольниковы с топорами в рваных зипунишках маются: ждут, как бы проворнее какую старушонку прикоцать. И не денег ради, а чтобы было в чем покаяться с сердцем. Во!
– Красиво излагаешь.
– Рому с утра принял. И тебе рекомендую. Тут какой только мелкой фауны не водится: амебы, палочки, тьфу! А ром весьма способствует борьбе с супостатами.
Да и настроение создает. Ладно: ты задачу осознал? В смысле – ущучил?
– В общих чертах.
– Жизнь это поправит. Только помни: спектакль, даже если он любительский, нужно играть с душой.
– Актер из меня никудышный.
– Все мы ошибаемся относительно наших способностей к актерству. Лады. Не можешь лицедействовать с душой – валяй профессионально.
– Извини, Зубр, мне совершенно необходимо знать несколько вещей.
– Слушаю.
– Девушке понадобилась охрана. Был повод? Нападение? Угроза? Кто-то делал аналитические просчеты ситуаций?
– Не гони, старый. Не генсека охраняешь и даже не думского болталу.
Девчонка живая, подвижная... Папашка укорота ей делать не желает, чтобы, говоря по-нашенски, куражу на будущую жизнь не лишать. Правильный папашка, положа руку на сердце. У девчонки его характер незаурядный, необузданный даже в чем-то, но искренний: душа поэтичная, старику это льстит безусловно... Пару раз она в город самочинно моталась, сама же и вернулась без приключений, но, по полной правде если: повезло ей крепко. За такую девку в любом борделе в соседней Нугарде тысячу баксов отслюнявят, по-здешнему – сто тысяч реалов, деньжищи громаднейшие! И никакая дефензива отца родного Джеймса Хургады не отыщет. Вот папа и решил: береженого Бог бережет.
– Почему у него были «дополнительные условия»? «Русский, ненормальный»?
– Это он расскажет тебе сам. Держи покамест ксиву.
Зубров протянул Олегу портмоне. На одной стороне – восьмиконечная звезда с затейливым гербом Гондваны, на другой – закатанное в пластик удостоверение с фотографией Данилова и невнятной аббревиатурой. Похожая на заваленный частокол подпись, печать.
– Это здешний «вездеход». Ты теперь сотрудник личной охраны, тайной полиции и службы безопасности Гондваны в одном лице. Документик подлинный, подписан самолично Джеймсом Хургадой в период душевного расположения. Малая государственная печать приложена. Понятно, в каком-нибудь американском местечке положил бы местный шериф на всю эту расписную красу с прибором, но не здесь. У всех мало-мальски почтенных граждан и законопослушных нгоро и ятуго вызывает трепет и уважение. Равно как и у полиции и вояк. Попомни мою доброту.
– Оружие?
– В особняке у Вернера – на выбор. И любые системы связи. Мало будет или что-то не понравится – заказывай сам что хочешь. Спроворим. Хотя ты же знаешь...
– ...грош цена охраннику, что допустил огневой контакт. Ну а если таковой и случится – не сумеет решить вопрос простым оружием.
– Правильно мыслишь. Но в здешних краях – не угадаешь. Так что смотри сам, по обстоятельствам: и базуку за пазухой таскать не нужно, и потакать девице – не потакай: в старом квартале тебе и гаубица не поможет, и шкура немейского льва не спасет.
– Как полное имя девушки?
– Элеонора. Но все зовут ее Элли.
– И все-таки – сорвиголова?
– Вовсе нет. Просто... Она на мир смотрит такими глазами, как мы в три года.
– Инфантильна?
– Да нет же! Как бы тебе объяснить... Ты помнишь что-нибудь из этого возраста?
– Не знаю. Ощущения. Может быть, руки бабушки. Небо. Траву. Кошку.
– Но лужи были – синие-синие, и в них помещалось полнеба – в каждой! И у меня сомнений не возникало, что это не так.
– А может быть, это – так?
Зубров покосился на Данилова:
– По-моему, старик фон Вернер сделал правильный выбор. Остается только его убедить, что именно незаурядность мышления и парадоксальность видения мира помешала тебе стать генералом. И что стрелок ты – от Бога. – Сашка подумал, добавил:
– А может, доктор Вернер и по большому счету прав? В стране, где опекаемый бродит серым сюртуком по серым ковровым дорожкам серых властных бастионов, и охранники нужны серые, без фантазий: ведь и их жизнь, и жизнь патрона расписана даже не на минуты, на годы вперед. В такой ситуации телохранитель заметит любой диссонанс и успеет отреагировать... А здесь?
Бриллиантовый карнавал на базарной площади, битком набитой факирами, змеями, нищими, убийцами по договору и наймитами по вере... Здесь нужно не только суметь отреагировать на невероятное, но – предугадать даже то, что здесь станет невероятным! – Зубров помолчал, спросил:
– Рому хочешь?
– Не теперь. Алкоголь на русскую натуру действует слишком взлетно – командует: «Взлетай!», а куда взлетать – не ясно. Вот люди и добавляют, стремясь эту ясность обрести.
– "Ясность", «косность». Все это словеса. Ром притупляет логику и будит интуицию. Не бойся себе доверять.
Данилов раздумчиво собрал лоб морщинками, спросил серьезно:
– Ты думаешь, стоит?
– Попробовать – никогда не поздно. Да и в случае неудачи ты потеряешь всего лишь...
– ...жизнь.
– Чего опасаться? Ее теряют все. Это лишь дело времени.
Данилов закрыл глаза. Перед его глазами плясали блики ночного костра, летели в стремительной бесконечности близкие звезды, лучащиеся фиолетовым, белым, пурпурным... И еще он видел девушку. Она была гибкой, как тростник, и кожа ее в свете мечущегося пламени отливала охрой и золотом, а волосы сбегали по плечам водопадом... И полураскрытые губы что-то шептали, и глаза сияли восторгом ночи... И ночь длилась бесконечно. Теплые потоки остывающей земли уносили их в лунное сияние, и они поднимались все выше и выше, туда, где царствовали звезды и где не было никого, кроме них... Они вдыхали делавшийся ледяным воздух, их тела кололо тысячами иголочек, а потом вдруг низвергало горячей волной вниз, на прибрежие океана, и купало в струях неземного, волшебного света, и они парили невесомо над волнами, над скалами, над всею землею... А вскоре новый восходящий поток увлекал их вверх, и они снова падали и снова – замирали в сладком изнеможении среди ароматов трав, неведомых ночных цветов и океана, бескрайнего, как жизнь.