Странник
Шрифт:
Антракс не ответил, глядя на нее.
– И эта пуговица, зачем тебе вообще пуговица?
Она взглянула на него, буквально требуя ответа.
– Это талисман, – спокойно ответил Антракс. – В Суне верят, что надо хранить что-то от матери, тогда это будет защищать. У Фу-Диена была эта пуговица, и он отдал ее мне, потому что от моей матери ничего не осталось.
Он говорил спокойно, почти равнодушно, но смотрел не на нее, а в темноту на другой стороне дороги.
– Ну давай, родимая, давай! – в ночной темноте донесся до них умоляющий крик какого-то мужчины, убеждавшего лошадь двигаться вперед.
В тусклом лунном свете они видели, как его телега, покачиваясь, миновала развилку и двинулась туда, откуда они сегодня пришли.
– Житель деревни? – предположила Лилайна, едва слышно.
– Скорее всего, – пробормотал Антракс. – Другой бы наверняка заехал сюда.
– Да, а если у него нет денег?
Антракс усмехнулся.
– Хозяин этого места поклялся построить постоялый двор на перекрестке, помогать всем в обмен на труд и даже завещать это своим детям, если выживет во время эпидемии в Нурбе, вот он и выполняет свой обет, и даже это место называется просто «Постоялый двор» именно поэтому. Мне повезло услышать эту историю снова, а внучка нашего спасенного явно тебя пожалела.
Лила выдохнула, потом, опомнившись, спросила:
– Но ведь в долине не было эпидемий уже лет тридцать.
– Этому месту уже за тридцать, мадам, – сообщил Антракс, даже не улыбнувшись. – Смешно, что я эту историю знаю с двух сторон. В ту эпидемию в Нурбе людей спасал Фу-Диен. Это было начало его славы.
Лилайна невольно усмехнулась.
– И этот человек, наверно, сыграл не малую роль в его известности.
– Возможно.
Они немного помолчали, а потом Лилайна вспомнила, что так и не получила ответа на свой вопрос.
– Так что это было в кабинете-то?
Она внимательно изучила мужчину взглядом.
– Раздражает? – после недолгого молчания спросил Антракс.
– Да, – едва слышно призналась Лилайна, почему-то опасаясь этого признания.
– Ясно, – отозвался мужчина и встал.
– Что ясно-то?
– Ты терпеть не можешь слабых, неуверенных в себе мужчин, птичка, – сообщил ей Антракс тоном врача, озвучившего смертельный диагноз.
Он скрылся за дверью, а она осталась на крыльце. Его слова окончательно сбили ее с толку. Она запоздало поняла, что в гениальной голове ее супруга завелась какая-то глупость, а она ее не заметила; оставалось дождаться его на крыльце, а потом поговорить уже иначе. Идти и мстить ему за «виляющий зад» ей уже не хотелось, но она с радостью отмечала, что ей нравится прохлада этой ночи и пляска мотыльков у лампы, подвешенной на крыльце.
Она невольно вспомнила, как рассказывала Бина об этом месте. Люди останавливались здесь, чтобы отдохнуть, потому ночью становилось тихо. Древняя легенда гласила, что в этих зеленых холмах с одиночными кустарниками можно исчезнуть навсегда. Потому здесь и нет городов. Она даже говорила, что ее дед привез сюда сарай на телеге и жил в нем с рабочими, чтобы не пропасть в темноте, но Лилайна в эти сказки не верила, подозревая, что здесь если и есть какая-то беда, то имя ей – дикий хищник, а не проклятие древних.
Пока она сидела так, размышляя о легендах, на крыльце вновь появился Антракс. Бросив тряпку на перила, он вылил воду в траву прямо с крыльца и вновь сел рядом.
– Все, можно идти спать, – прошептал он очень тихо.
– Главное под крышей, – невольно прошептала Лила в тон своим недавним размышлениям. – Ты же знаешь, что здесь по слухам нельзя спать под открытым небом.
Антракс криво улыбнулся.
– Знаю, но в Добромше – в той деревне, мимо которой мы проходили, есть другая история на эту тему. Там верят, что раньше на этих землях жил подземный змей, который выходил ночами на охоту и пожирал людей; а когда река обмельчала, то и змей погиб. Эта версия кажется мне правдоподобной, но пока останки этого змея не будут найдены, я в нее не поверю.
Только теперь он посмотрел на жену, скользнул взглядом по ее голым красным коленкам, поднялся вверх и, улыбаясь, заглянул в ее серые глаза.
– Ты платье так и не развязала, – сказал он мягко, явно не собираясь шутить на эту тему.
– Забыла, – прошептала Лилайна, смущаясь, и стала развязывать узел, но у уставших рук не хватало сил даже на такую мелочь.
Антракс, приблизившись, развязал юбку.
Она хотела сказать «спасибо», но, глядя на его правую часть лица, невольно сказала совсем другое.
– У тебя щека треснула.
Антракс сразу ощупал замазанную щеку – под скулой действительно была трещина, скользившая вниз. В этом не было ничего удивительного, поэтому он только махнул рукой. Прежде чем спать, ему еще нужно было все это снять, побриться и замазать вновь, чтобы утром не превратиться в забавное чудовище с щетиной на одной щеке и трещинами на другой.
Лилайна внимательно наблюдала за ним. Она всегда любила его задумчивый взгляд, направленный словно на себя самого. Его рука так и застыла на щеке, а ей казалось, что рядом сидит самое невероятное непостижимое существо, мыслящее не так, как все остальные, ей хотелось бы понимать его хоть немного. Она хотела знать, почему он так задумчив, почему так странно себя ведет, что он делал весь этот день и кто успел отстирать его рубашку. Только ничего этого она не смогла спросить и, опасаясь затянувшегося молчания, тихо призналась:
– Я кушать хочу.
Антракс наконец убрал руку от лица и улыбнулся.
– Это решаемо.
Он встал, торжественно шлепнул тряпку в ведро и, забрав его с собой, поспешил куда-то по двору. Лилайна сначала растерянно моргнула, потом пошла за ним следом, отмечая, что сил у нее совсем уже нет.
Они дошли до одной из пристроек, самой маленькой, примыкающей не к дому, а к длинной узкой конюшне. В этом маленьком помещении не было ничего, кроме одной огромной копны сена.
Антракс поставил ведро в угол, там уже оказались и его мешок, и посох, а потом спросил:
– Ты так сможешь уснуть, или тебе лучше подстелить плащ?
– Не знаю, – искренне ответила Лила, с трудом представляя, как на этом можно спать.
Когда-то давно, оказавшись в руках работорговцев, ей приходилось спать на полу, но даже тогда она опускала голову на колени своей фрейлины и плакала, пока не лишалась чувств. Тогда она была маленькая и могла только себя жалеть, теперь она считала себя совсем взрослой, но немножко пожалеть себя ей все равно хотелось, особенно – оттого что ноги больше не хотели стоять.