Странники войны
Шрифт:
— Надеюсь, у него достаточно крепкие нервы, чтобы воспринять это назначение, не хватаясь за «вальтер».
— У него достаточно крепкие нервы даже для того, чтобы заставить хвататься за «вальтеры» всех вокруг, — заверил Скорцени новоиспеченного бригаденфюрера.
— Там, в «Регенвурмлагере», как правило, все начинают с того, что вначале молятся на свою кобуру, а затем устанавливают кресты. Причем просто так, ни с того ни с сего.
— Вы меня заинтриговали, господин бригаденфюрер. Постараюсь побывать в вашей рейх-Атлантиде в самые ближайшие дни.
37
Он
Участок дороги, который открылся ему с возвышенности, был пустынным.
«Неужели обманула? — закралось сомнение. — Не было машины, не было немцев. Мария просто-напросто выманила меня».
Крамарчук уже готов был поверить в это, но тут неожиданно появилась Мария. Николай видел, как она, вся такая неуклюжая, в этой своей телогрейке устало взбирается на холм, который высится посреди рощицы.
Нет, кричать нельзя. Если машина на утренней дороге не выдумка, то немцы, очевидно, вон за тем холмом. Только бы Мария не вздумала стрелять. В три автомата немцы скосят такого вояку через полминуты.
Не дойдя до вершины, девушка остановилась, передохнула и начала обходить ее по удлиненному, похожему на спину верблюда хребту.
— Мария, вернись, — он произнес это вслух, но не настолько громко, чтобы девушка могла услышать его. — Одумайся, черт бы тебя побрал!
Это была мольба. Крамарчук понимал: стоит ему крикнуть, и он тем самым выдаст Кристич.
Сбегая по склону, он упал и несколько метров проехал на животе, вконец испачкав шинель, а поднявшись, побежал опоясывающим склон оврагом, теперь уже наперерез Марии.
«Ага, она спускается все ниже и ниже. В ложбину. Оттуда ближе к машине и легче отходить. Слава тебе, Господи, что хоть на это надоумил! Вот он — грузовик! Неужели еще до рассвета Мария дошла до этих холмов? Да нет, очевидно она пошла по дороге. И заметила издали... “Сержант, немцы!” А что меня так удивило в ее возгласе? Да, вот они, немцы! Так нет же, свыклись. Ездят? Ну и пусть ездят.
Грабят? Ничего, потерпим. Не трогают до поры до времени — и на том спасибо».
Их действительно было трое. Один копался в моторе, двое других прохаживались по ту сторону дороги, прикрывая его от возможного нападения из леса. Им и в голову не приходило, что опасность может угрожать со стороны села: ведь метрах в ста пятидесяти от дороги уже виднелась его окраина, а там — румынский гарнизон, полиция.
К счастью, Марию они не заметили. Теперь от дороги ее отделял широкий овраг, к склону которого подступал густой орешник. В орешнике, за холмиком Мария и затаилась. Позиция у нее была отличная. Но для боя этого мало. Приближаясь к орешнику, сержант молил Бога только об одном: чтобы медсестра не спешила открывать огонь. Вдруг осечка? Заклинит патрон? Кристич видела его, знает, что он рядом. Лишь бы не поспешила!
Очередь! Присев на холме, у орешника, Крамарчук отчетливо видел, как взорвалась щепками верхняя доска борта, как разлетелось боковое стекло в кабине. «Повело автомат, — понял он. — Ниже бы! Поздно!»
— Отходи! Отходи, я тебе сказал! — Пока, путаясь в мелком кустарнике, сержант пробивался к Марии, она, ни на шаг не отойдя, успела выстрочить весь магазин. А немцы, живые и невредимые, тремя автоматами выкашивали кусты на склонах возвышенности, за которой она засела.
«Даже не залегла! — с глухой яростью подумал Крамарчук, перебегая поближе к ней. — Влажновато, видите ли! Платье замарается».
Два запасных магазина были у него. Но вместо того, чтобы отходить, Мария возилась с автоматом, не понимая, почему он так быстро умолк.
— Ты что, с ума сошла?! — налетел на нее Крамарчук. Схватил за рукав ватника, отшвырнул к лощине... — Пригнись, выдра! — Догнал, выхватил у нее из рук автомат и грубо, по-солдатски выругавшись, погнал впереди себя, на ходу меняя магазин шмайсера.
Лишь когда Мария скрылась за хребтовидным склоном большого холма, сержант помчался обратно к орешнику и, взбежав на высокий склон оврага, швырнул гранату прямо в передок машины, за колесом которой залег один из солдат. Крамарчук еще успел увидеть, как взрывом разворотило мотор машины. Все остальное его уже не интересовало. Продолжать эту стычку было бы самоубийством.
38
Произошло невероятное: пистолет дал осечку! Осознав это, Зомбарт, уже смертельно встрепенувшийся, медленно, словно боясь развеять сон жизни, повернул голову и попытался взглянуть на своего палача.
Очевидно, он решил, что гауптнггурмфюрер попросту разыгрывает сцену расстрела. Да так оно и было на самом деле. Но лишь до этого щелчка. Поддавшись гневу, Гольвег на какое-то мгновение потерял контроль над собой и действительно нажал на курок. Сработал инстинкт солдата, инстинкт палача.
Страх, который пронзил его, возможно, был похлеще страха Имперской Тени. Ибо тот уже внутренне приготовился к гибели, а гауптштурмфюреру еще только надлежало понять: если бы не эта спасительная для них обоих осечка, Скорцени наверняка лично уложил бы его в этот же ров. И был бы совершенно прав; сорвать такой эксперимент! Расстрелять такого важного для фюрера — того, настоящего, фюрера — человека!
«Мерседес» первого диверсанта рейха появился как раз в ту минуту, когда Гольвег растерянно вертел в руке револьвер, не зная, как повести себя, а точнее — постепенно приходя в себя от ужаса.
— Прекратить казнь! — еще на ходу, приоткрыв дверцу машины, прокричал адъютант Скорцени гауптнггурмфюрер СС Родль. — Штурмбаннфюрер приказывает: прекратить казнь!
Для видимости Гольвег дослал в ствол новый патрон, как бы готовясь повторить выстрел. Однако наводить оружие на Зомбарта уже не решился. У края могилы дважды судьбу не испытывают.
— Тебе чертовски повезло, унтерштурмфюрер, — процедил он. И неожиданно для самого себя похлопал его по плечу. — Причем не только тебе. А теперь не будь идиотом, поднимайся. У Скорцени патрон не заклинит.