Странники войны

Сушинский Богдан Иванович

Губы Хейди были слегка солоноваты от пота. Шея излучала пряный букет всех тех духов, которые она впитала в себя за последние четыре года войны. Власов знал свою странную слабость: с какой бы приятной ему женщиной ни проводил он время, сразу же после разгула плоти начинал ощущать такое охлаждение к ней, что временами оно граничило с отвращением. Но в этот раз все выглядело по-иному. В этот раз — все совершенно по-иному, вот в чем дело.

— Простите, Андрэ, мое любопытство, но... должна ли я верить тому, что образование свое вы начинали не в кадетском корпусе, а в духовной семинарии? — Власов давно понял, что главное в их сегодняшней встрече

Хейди видит не в любовных забавах, а в основательном знакомстве. Он уже давно заметил, что интерес фрау Биленберг к нему выходит далеко за пределы чисто женского любопытства.

«Но ведь не работает же она по заданию разведки!» — почти взмолился генерал. Слишком уж ему не хотелось, чтобы все обернулось банальным составлением досье.

— Точнее было бы сказать, что оно начиналось с духовного училища. А уж затем продолжилось в духовной семинарии [22] . Но окончить его, к счастью, не удалось — революция.

— Не могу вообразить вас в роли священника, генерал. Такой исход вашей судьбы представляется мне чистым безумием.

— Теперь, после того как я окончил офицерскую школу, стрелково-тактические курсы и курсы преподавателей Школы командного состава, эта затея моего старшего брата — добиться, чтобы я стал священником - тоже кажется мне безумной. Но учтите, что я был тринадцатым ребенком в семье, и даже то, что я дошел до семинарии, следует воспринимать как подвиг.

22

Исторический факт: Власов познавал основы теологии сначала в духовном училище, а затем в нижненовгородской духовной семинарии. После революции он какое-то время учился на агрономических курсах.

— Матерь божья! — тяжело, по-матерински, вздохнула Хейди. — Тринадцатым. Хотела бы я видеть эту женщину. Впрочем, я догадывалась, что вы далеко не аристократического происхождения. Аристократов у вас перестреляли.

— Вас это огорчает? Что не аристократического?

— Огорчало бы, если бы не знала, что рядом со мной генерал-лейтенант, командующий Русской Освободительной Армией. Наполеон тоже ведь к избранным не принадлежал. Вначале. Как и фюрер. Все зависит от того, как вы поведете себя дальше. Но учтите, — без всякой игривости предупредила Биленберг, — я рассчитываю, что в конце концов к власти в России придет правительство генерала Власова.

От неожиданности генерал опешил. Он ожидал услышать от Хейди все что угодно, только не это. Даже Штрик-Штрикфельдт — и тот не решался замахиваться на будущее столь решительным образом.

— Рассчитываете вы лично? — смущенно уточнил Власов. — Или же кто-то настраивает вас подобным образом?

— Никто и ничто не способно заставить женщину видеть в своем мужчине кумира, если она сама не увидит в нем... кумира. Кажется, мне это удалось.

— Не знаю, следует ли мне радоваться этому.

— Вряд ли. Быть моим кумиром вам будет непросто. Слишком уж ко многому обязывает. Однако не поддавайтесь влиянию тех людей, которые попытаются отстранить вас от политики и погрузить в мир беспечного бюргерского бытия. Бюргеров здесь и без вас хватает. Что же касается вашей звезды, то она должна взойти далеко отсюда, на Востоке. У вас появился такой же шанс, какой в свое время появился у Гитлера. Он его, как видите, не упустил, господин командующий все еще несуществующей Русской Освободительной Армией.

— Согласен, несуществующей, но моей вины в этом нет, — попытался было объяснить ситуацию Власов.

— Есть, есть, — резко перебила его Хейди. — И ваша — тоже. Во многих случаях вы проявляете странную нерешительность. Робко подступаетесь к высшим чиновникам Третьего рейха... Я неправа?

— С вашим утверждением, Хейди, так же трудно не согласиться, как и согласиться.

— Лучше согласиться. Так будет справедливее. — Ничего, кое-какие связи у меня все же остались. Многого не обещаю, но все же...

Когда Власов оделся, чтобы идти к себе, в генеральский люкс, Хейди скептически осмотрела его странное одеяние: явно негенеральский мундир цвета хаки, с пуговицами невоенного образца и без каких-либо знаков различия. Правда, штанины были вспаханы широкими красными лампасами, однако они делали комдива похожим на швейцара. Да на фуражке странная, негерманская, однако же и некрасноармейская кокарда, расцвеченная белой, синей и красной полосочками.

— Пожалуй, начнем с вашего мундира, генерал Андрэ, — задумчиво заявила она, совершенно забыв, что продолжает оставаться абсолютно обнаженной. — Генерал должен выглядеть генералом, а не музейным смотрителем. Сам вид его должен впечатлять.

— Когда-нибудь.. попозже, — смущенно предложил Власов.

— Не пытайтесь подражать Сталину, генерал. Пусть подражают вам. Все, в том числе и Сталин.

«Похоже, что капитан Штрик-Штрикфельдт основательно потрудился и над ее военно-политическим кругозором, и мундирным вкусом, прежде чем допустил в мои объятия, — с легкой ревностью подумал командующий. — Такое впечатление* что сегодня передо мной предстала совершенно иная женщина, абсолютно не похожая на ту, которую я знал с первого дня появления в «Горной долине».

Вернувшись к себе в номер, Власов вновь подошел к окну. Перед ним был тот же пейзаж, что открывался из окна фрау Биленберг. Поздний вечер размыл желтовато-оранжевые тона небосвода, но все равно генерал вдруг вспомнил... Не было никакого сомнения: открывающийся ему ландшафт очень похож на тот, что запечатлен на подаренной ему генералом Геленом копии картины Альберта Бир-штадта «Орегонская тропа». Опаленные закатом суровые скалы, кибитка с потрепанным верхом, усталые путники...

Вряд ли генерал Гелен стал бы дарить ему первую попавшуюся картину. В ее изображении скрывается определенный смысл. Вполне возможно, что он, генерал Власов, чудится начальнику разведотдела «Иностранные армии Востока» путником на Орегонской тропе... войны. И женщина* с которой он только что познавал сладость райского греха, очевидно, единственный человек, верящий в то, что он еще способен! переломить дарованную ему судьбу пленника и предателя и предстать перед собственным народом его освободителем.

48

— Если уж этот старый шакал Борман мечется у наших кошар, то брать его следует со всем выводком, всеми его имперскими потрохами. Иначе зачем он нам нужен? — Поняв причину вызова к Сталину, Берия сразу же почувствовал себя увереннее. С жандармским поручиком Рогачевым, знакомцем Сталина по вологодской ссылке, он явно поторопился. Впрочем, кто знает? «Отец народов» ведь тоже занервничал. Хотя, казалось бы, с чего вдруг?

— Я не об этом думаю, Лаврентий... «Рейхслейтер Борман был агентом Москвы»... такое не скроешь. Но если агентом Москвы был сам Борман, тогда с кем мы воевали? И почему воевали так, что чуть было не проиграли эту войну?