Странники войны
Шрифт:
— И пойду. Объясню, — вдруг отозвалась Мария. Увлекшись перепалкой с полицаем, сержант упустил тот момент, когда она, успокоившись, закончила свои причитания. Сейчас голос ее звучал холодно, а потому особенно сурово. — Как только стемнеет — все объясню. Мы последние, кого она предала.
— «Объяснить» ей можно только с помощью петли или пистолета, — увядшим голосом молвил Крамарчук. — А посему не твое это дело.
— Так ведь не смогу простить себе, что оставила ее... выдавать всех остальных, кто попытается найти у нее приют.
— Но и я не смогу простить себе, что позволил тебе обагрить руки в крови ее поганой. Нельзя тебе, Мария. Ты для меня... для всех нас, пусть даже мертвых... Словом, как святая.
Сержант уловил, как скептически хмыкнул полицай. Прислушиваясь к разговору партизан, он совершенно забыл о том, что свою вину ему придется искупать еще раньше, чем старухе-предательнице.
— Ты — святая, Мария. И такой должна остаться. Тебя могут убить, ты же — никого. По крайней мере — по своей воле.
Мария удивленно молчала. До сих пор ей казалось, что Крамарчук, наоборот, будет требовать от нее солдатского мужества» чтобы наравне с ним... И мысленно готовилась к этому, считая такое требование вполне справедливым. Оказывается, она все еще плохо знает этого человека. Слишком плохо.
— И все же к ней пойду я, — вдруг возразила сержанту. — Иначе что это за война такая?
51
— Ну что, что? — Скорцени ухватил профессора за грудки и встряхнул так, что чуть было не зашвырнул на старинный диван с резной спинкой, сработанной из мрачного темного дерева.
— Он не готов, — безропотно поправил психиатр серый дешевенький пиджачок, неприкаянно болтающийся на смугловатом тощем теле.
Вот уже две неделя, как доктор Брофман работает под командованием Скорцени, но это первый случай, когда тот позволил себе сорваться. Обычно штурмбаннфюрер СС являл обитателям «Вольф-бурга» почти идеальный образец вежливости, которая, нужно честно признать, этому громиле была явно не к лицу.
— Что значит «не готов», доктор?
— Страх.
— Но ведь ему было сказано, — рванулся Скорцени мимо доктора к двери приемной, выводившей в Рыцарский зал, — что от него требуется не послушание и раболепие, а полнейшая имитация фюрерского величия.
— Погодите, господин Скорцени, — успел окликнуть его Брофман. — Вы можете все испортить. Все-таки сделано уже немало.
— У нас нет времени! — отрубил штурмбаннфюрер. —У нас нет его, доктор, дьявол меня расстреляй!
Брофман был — как отрекомендовали его Скорцени — «законченным евреем». Но штурмбаннфюреру было наплевать на его национальность. Как только он узнал, что тот считается лучшим психиатром Европы, специализирующимся по проблемам раздвоения личности и мании величия, он немедленно приказал прочесать все концлагеря и хоть из пепла, из мыла, но восстановить его и доставить сюда, в «Волчий замок», где в атмосфере совершеннейшей секретности создавался уже второй подряд — но в этот раз особый — двойник фюрера.
— Не заставляйте меня разочаровываться в вас, доктор, — угрюмо прошелся по комнате «первый диверсант рейха». — Я не потерплю подделок. Лжедвойников и бездумных паяцев с челочками на обезьяньих лбах у нас хватает [25] .
— Но до сих пор мне приходилось иметь дело с людьми, которые обычно выдавали себя за Кого-то из кумиров толпы. Это особый вид психического расстройства, из которого кое-кого все же удавалось выводить. Здесь же передо мной совершенно иная задача, — испуганно объяснял все еще не кремированный медик-лагерник. — Нормальную в общем-то личность предстоит превратить в, извините меня... — Брофман хотел сказать «маньяка», но не решился. Как-никак, речь шла о двойнике фюрера.
25
По некоторым сведениям, у Гитлера насчитывалось три официальных двойника, которых он, однако, благоразумно не афишировал. Труп одного из них с протокольной, достоверностью был обнаружен в 1945 г. во дворе рейхсканцелярии, что позволило затем создавать различные версии относительно того, кто же на самом деле покончил жизнь самоубийством 30 апреля 1945 г. в бункере рейхсканцелярии — фюрер ил^иже один из его двойников?
— Нормальной личности в этом замке быть не может, доктор, — угрожающе двинулся на него штурмбаннфюрер. — Кто здесь нормальный: вы? Я? Кретин Зомбарт? Покажите мне этого идиота, мне не терпится взглянуть на него.
Несколько мгновений они стояли друг против друга: гигант и карлик; «самый страшный человек Европы» и один из самых жалких обитателей этого континента, запутанное концлагерями медицинское светило, низверженное режимом до мировосприятия лагерника.
— Давайте успокоимся, господин штурмбаннфюрер СС, — руку доктор приподнял так, чтобы кончики пальцев были направлены на глаза Скорцени. — Нам нужно успокоиться, сесть и, не горячась, осмыслить ситуацию, — он говорил медленно, с расстановкой, словно перед ним стоял не обер-диверсант рейха, а пациент, которого — он верил в это — еще можно вернуть в общество, причем не через смирительную рубашку, а через усмиряющее слово.
То ли Скорцени действительно поддался его полутипнотическо-му влиянию, то ли просто понял, что в горячке им ничего не решить, так или иначе, а, с ненавистью взглянув на Брофмана, он демонстративно уселся на жестковатый, покаянно поскрипывавший под ним диван. Кем бы ни представал сейчас перед ним доктор Брофман — «законченным евреем», «лагерником», «крематорным ангелом» — Скорцени все же не мог не считаться с тем обстоятельством, что лучшего психиатра на просторах рейха ему все равно не добыть. Говорят, еще один специалист такой величины пребывал во Франции, но он умудрился вначале оказаться на территории Виши [26] , а затем бежать в Канаду.
26
Часть территории Франции, на которой в годы войны было создано марионеточное государство с прогермански настроенным правительством. Название получило по названию города Виши.
— Дела тут вот в чем...
— Не надо, — тоскливо прервал его Скорцени. — Вы будете отвечать на мои вопросы, так мы значительно быстрее приблизимся к сути. Как вы находите пластическую операцию Зомбарта?
— Мне никогда не приходилось лично видеть фюрера.
— Гитлер не простит себе этого.
— Но если верить фотографиям и кадрам кинохроники... Подобие поразительное. А ведь прежде внешность господина Зомбарта лишь очень отдаленно напоминала внешность фюрера, мой коллега-хирург проявил здесь чудеса пластического искусства.
— Послушать вас, так все вы, евреи, до единого гении, — уже более добродушно проворчал Скорцени. — А сделать самую малость: создать очередного фюрера — не способны.
— Если бы мне позволено было предстать перед вами более откровенным, я бы сказал, что достаточно того, что мы подарили рейху настоящего фюрера.
Скорцени побагровел, но промолчал. Уж он-то прекрасно знал, о чем идет речь.
— Кроме того, — пришел ему на помощь профессор, — следует учесть, что оригинал создавала сама природа. Сам Творец. А принято считать, что у Творца неудач не случается.
— Вы, конечно, с этим не согласны?
— Как всякий психиатр. К тому же здесь приложили свои длани судьба, воля случая, политическая ситуация. Не говоря уже о Сатане и пропаганде, которые в подобных случаях довершают портрет любого вождя народа. Так вот, господин штурмбаннфюрер, сотворить все это вы требуете от одного-единственного, перенесшего два инфаркта еврея. Пусть даже оч-чень неплохого психиатра.
Небольшой, неандертальского типа череп Иоахима Брофмана тускло отливал синевато-желтой, «мертвецкой» кожей, усеянной пигментными пятнами и покрытой крайне редкой, почти мистической растительностью. Дополняли этот портрет дряблое, морщинистое лицо с дегенеративно загнанным под челюсть подбородком и тонкими бескровными губами. Да глаза — огромные темно-вишневые — смотревшие на мир с вызывающей демоничностъю. Отражавшиеся в них прирожденная мудрость, ученость и жизненный опыт формировались всеми теми знаниями и мудростью, что накапливались в умах многих его предшественников. А Скорцени хорошо было известно, что коленопреклонению стоявший перед ним человек является шестым профессором медицины в роду известных германских медиков Брофманов.