Странники войны
Шрифт:
— Пока ничего.
— Немцев не наблюдается?
— Проспали мы с тобой немцев. Могли проснуться уже в гестапо.
— Брось: «проспали». Наведывались разве?
— Долина пока безлюдная. Село тоже вроде как вымерло. Но что-то не нравится мне весь этот божественный уголочек.
— Ну, тебе, лейтенант, не угодишь.
Прошелестев сеном, Арзамасцев подполз к противоположной стенке чердака, в которой тоже зияла дыра, и в ту же минуту воскликнул:
— Господи, вон же они!
— Кто? — не понял Беркут.
— Кто-кто?! — понизил
— Брось, ефрейтор, — с поразительным спокойствием отмахнулся Беркут, не двинувшись с места.
— Ну что, что «брось»?! Вон они! Сюда идут! Девица их какая-то ведет. Очевидно, из ближайшего дома. Выследила, стерва тифозная...
Все еще не веря Арзамасцеву, Беркут перепрыгнул через проем на ту сторону чердака, где он находился, и почувствовал, что душа его оборвалась от страха: «Немцы, мать их!» Но что это? Один вермахтовец подталкивает девушку то рукой, то стволом автомата, второй, чуть прихрамывая, бредет позади и посмеивается. Да ведь они ведут ее сюда, чтобы... Точно. Жеребцы даурские. Он уже не сомневался, что мысли немцев заняты сейчас чем угодно, только не поисками сбежавших пленных, о которых, наверное, и не слышали.
— Что ты молчишь, лейтенант? — основательно занервничал ефрейтор. — Чего ждем? Рвать отсюда надо, во всю прыть.
— Поздновато, — незаметно ухмыльнулся про себя Беркут. — Заметят.
— А здесь что, не заметят?
Тем временем у крайнего двора, на той же тропинке показалась женщина в куртке, длинной юбке, с распущенными волосами. Молитвенно сжав руки у подбородка, она молча смотрела вслед солдатам и девушке, очевидно, не решаясь выдавать своего присутствия.
— Вооружись прутом, — тронул Беркут Арзамасцева за плечо. — Останешься на этой стороне. Засядь у пролома, чтобы через щель видеть, что делается и в сарае, и во дворе. Я с ножом — у стенки напротив. Часовых когда-нибудь снимал?
— Не приходилось, — испуганно завертел головой ефрейтор. — Даже в рукопашную не приходилось.
— Божественно! Сегодня тебе предоставляется идеальная возможность проявить себя. Так что смотри не струсь. Тут каждая секунда... Следи за моими жестами.
Прежде чем перескочить на свою половину сеновала, Беркут еще успел заметить, что у девушки длинные, распущенные золотистольняные волосы. Обута она была в солдатские ботинки, подол длинной юбки разорван.
— Неужели вот так вот, глупо, попадемся им? — с дрожью в голосе проговорил Арзамасцев.
— Успокойся, эти в плен брать не стали бы, свидетели им ни к чему. Да и почему вдруг попасться должны мы, а не они?
— Что-что, а «успокаивать» ты, лейтенант, умеешь. И вообще, ведешь себя так, словно жизнь тебе недорога.
— Жизнь — она сама по себе... божественна!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
А теперь выпейте-ка еще этой горькой, как полынь, настойки истины...
1
— Нам повезло, господин командующий: пребывание в «Горной долине» удалось продлить еще на неделю. Так что весь этот рай земной...
— Зачем? — мрачно прервал капитана Власов.
Штрик-Штрикфельдт обескураженно взглянул на генерала. Тот только что вышел из ванного зала и теперь стоял в небольшом, пропахшем сероводородом фойе, вытирая полотенцем все еще стекающие по лбу и затылку капли воды. Капитан видел его лицо смутно отражающимся в запотевшем настенном зеркале. Оно было бледным и не по годам стареющим. Что-то происходило с генералом, что-то с ним происходило...
Капитан знаком был с его санаторной картой и знал, что каких-либо серьезных заболеваний у генерала нет. Однако червь душевный все же точил его тело и душу: тоской, ностальгией, раскаянием... — поди знай!
— Еще несколько дней, отвоеванных у войны. Разве этого, господин командующий, мало? — подбадривающе улыбнулся Штрик-Штрикфельдт.
— Наоборот, слишком много, — иронично хмыкнул тот.
— Я-то был уверен, что эти дни еще понадобятся вам. Во всяком случае фрау Биленберг очень надеется, что понадобятся.
Власова всегда коробили убийственно прямолинейные намеки капитана. Однако он понимал, что Штрик-Штрикфельдт источал их не столько из-за недостатков собственного воспитания, сколько из стремления самой Хейди одновременно и добиться своего и сохранить лицо.
— Скажите прямо, капитан, на что вы рассчитываете, чего ждете? — повернулся к нему генерал. Волосы его были гладко зачесаны назад. Худощавый, с запавшими щеками, он был похож на источенного, замученного ночными сменами и попойками кельнера.
«Что она нашла в нем? — с грустью подумал капитан. — Не будь он командующим, Хейди вообще вряд ли задержала бы на нем свой взгляд».
— Вы не так поняли нас, — Штрик-Штрикфельдт все еще понемногу ревновал Хейди, довольно основательно завидуя Власову. Не потому, что по-прежнему был влюблен в эту женщину. Просто неприятно наблюдать, как она отдает предпочтение другому. Пусть даже с его, Вильфрида, согласия, и даже благословения.
— Давайте откровенно, капитан, чего-то вы со своей Хейди все-таки ждете от пленного русского?
Прежде чем ответить, Штрик-Штрикфельдт приблизился к зеркалу и провел пальцами по гладковыбритому, холеному, но уже заметно подернутому морщинами лицу.
— Фрау Биленберг сообщила мне... — Капитан умолк на полуслове. В фойе появился брйгаденфюрер СС Корцхоф. Угрожающепрезрительно осмотрев русского генерала, он отказался от мысли остановиться у зеркала, рядом с которым стоял Власов, и, решительно набросив фуражку с высокой тульей на мокрую лысину, важно прошествовал к двери.
— Он все еще здесь, — проворчал Корцхоф уже за дверью, но достаточно громко для того, чтобы Власов и его адъютант могли расслышать сказанное. — Красный комиссар — в санатории СС! Хотя место ему в концлагере.