Странники войны
Шрифт:
Осторожно ступая, чтобы не выдать себя, Беркут внимательно осмотрел укутанный утренним сумраком довольно низкий потолок и вдруг прямо у окна обнаружил небольшую дверцу, которая вела на чердак. Чтобы попасть туда, достаточно было стать на подоконник.
— Эй, ну как ты там? — негромко спросил он по-польски.
— Где швабы? — послышалось в ответ.
— Все еще у дома.
— Так чего вы ждете? Они же схватят вас.
— Молчи, тогда не схватят.
Тот, на чердаке, сказал еще что-то, но Беркут уже не расслышал, что именно. Он метнулся к двери и, столкнувшись за порогом дома с хозяином — рослым, грузным мужчиной лет шестидесяти с небритыми обвисшими щеками, — вцепился ему в плечо, развернул и тоном, не допускающим никаких возражений, приказал по-немецки:
— Немедленно открой! Быстро-быстро! — И, подталкивая автоматом, погнал его к воротам.
— Кто вы? — по-польски спросил хозяин у девушки, пропуская ее и Арзамасцева мимо себя. Наверное, он решил, что по-польски немцы не понимают. — Скажи мне, дочка, кто вы?
— Люди, — вызывающе ответила Анна, стараясь не смотреть ни на хозяина, ни на Беркута. Она ведь так толком и не знала, как представлять своих попутчиков-беглецов.
Впрочем, и сама Анна — растрепанная, в изодранной юбке, которую она даже не пыталась прикрыть полами распахнутой измятой шинели, одной из тех, что достались им от тыловиков — выглядела слишком нелепо для того, чтобы казаться женщиной, просто указывающей путь немцам.
— Расспросы потом, — не грубо, но довольно жестко объяснил хозяину лейтенант, закрывая ворота на запор. — А пока что накормишь нас и позволишь два часа отдохнуть в своем доме. — Он говорил все это по-немецки, но поляк отлично понимал его. — Или, может быть, ты принципиально не желаешь принимать у себя германских солдат?
— На войне солдат в гости не зовут. Приходят, не спросившись.
— Тоже верно. Но поесть-то у тебя что-нибудь найдется? — уже менее воинственно поинтересовался Беркут, когда они вошли в дом.
Осматривая этот хуторской особняк, лейтенант успел заглянуть в довольно большую стоящую на огне кастрюлю. Она была наполнена картошкой. Ясно, что своим появлением они помешали дождаться завтрака четверым ушедшим отсюда полякам.
— Нет у меня ничего, — мрачно ответил хозяин, заступая собой печку и жестом приглашая их в другую комнату, в которой еще недавно находились партизаны.
— Ефрейтор, загляни и котел, готово ли жаркое, — скомандовал Андрей, но теперь уже по-русски. — Хозяин угощает нас.
Услышав русскую речь, поляк обмер.
— Так вы не немцы? Вы что, русские? — спросил он на довольно сносном украинском языке.
— Будем считать, что русские, — подтвердил Андрей, тоже переходя на украинский. — А вы из местных украинцев?
— Из местных.
— Божественно. Считайте, что мы с вами земляки. А потому давайте откровенно: кто были те четверо, что ушли из этой комнаты через окно, а затем — через потайную калитку?
— Так вы видели их?!
— Кто они? Польские партизаны?
— Да как вам сказать... — замялся хозяин.
— Говорите, как есть. Партизаны? Шайка грабителей? Дезертиры, которые пережидают, гадая, чем кончится война?
— А кто вы? Почему в немецких мундирах?
— Советские десантники. Этого признания достаточно? Или, может, еще и документы предъявить? Повторяю вопрос: кто эти люди? Четверо убежавших отсюда и тот, пятый, что дрожит сейчас у вас на чердаке? — показал пальцем на потолок. — Если не скажете правды, придется снять его оттуда и хорошенько допросить.
— Они — партизаны. Можно и так сказать, — вновь нерешительно как-то начал объяснять хозяин. — Но не польские. Они — тоже украинцы. Небольшая группа, которая начала действовать еще до войны. Против поляков. За независимую Украину.
— За Украину? Здесь, почти под Краковом?!
— Поляки всегда были врагами украинцев. До сих пор они оккупируют часть Украины. Можно считать, что это — революционная организация украинцев. Однажды они даже стреляли в польского генерала.
— То есть это националисты? ОУ Н?
— Эти-то как раз не из ОУН. Они как бы сами по себе. У них тут какая-то своя организация. Только черт их знает, какая, — уже совсем тихо объяснил хозяин, то и дело поглядывая на потолок. Уж очень ему не хотелось, чтобы седевший там партизан слышал его объяснения. — Их тут небольшая группа.
— Так что, они так до сих пор и воюют против панской Польши?
— В том-то и дело, что сейчас они нападают на немцев. Но поляков тоже ненавидят. И тех, что за лондонское правительство, и тех, что за коммунистов. Но... боевиков у них осталось всего человек двенадцать.
— Значит, вас они считают тринадцатым?
— Меня — нет, — решительно возразил хуторянин. — Я сам по себе. У меня немного земли и мне совершенно безразлично: польская она или германская. Земля — она просто земля. Я — хозяин, вот что я вам скажу.
Беркут понимающе помолчал: хозяин так хозяин. Назвался бы им хуторянин в той части Украины, что за границей, могли бы расстрелять как классового врага. Возможно, потому с такой гордостью он и заявляет о своих правах на землю.
— Как зовут того? — взглянул Беркут на потолок. — Он что, ранен?
— Рана нетяжелая. Но еще бы день-другой нужно бы отлежаться. А зовут Звездославом.
— Впервые слышу такое имя. Если он может спуститься, пусть спускается. Позавтракаем вместе. Ефрейтор, ты говорил, что в машине обнаружился ящик с консервами.
— И два мешка с мукой.
— Мешки с мукой мы оставляем вам, — объяснил Андрей хозяину. — А консервы нам самим пригодятся. Дорога есть дорога. Но пару банок пустим в расход уже сейчас.
23