Странники войны
Шрифт:
— Пришлось, Иосиф Виссарионович. Лучше уж я, чем кто-либо другой. И только так...
— Он что-нибудь рассказал из того, чего ты не знал до сих пор? Только говори правду, — неожиданно перешел на грузинский. — Здесь лгать незачем, — указал пальцем на стол, словно на Гроб Господний, перед которым любое вранье равносильно богоотступничеству
— У меня все рассказывают. Все и всё, что знают.
— И что же он сообщил такого, что ты решил скрывать это от меня?
— Даже не пытаюсь, — заверил Берия. — Я вообще ничего не скрываю от тебя, Сосо. К чему? Мы с тобой столько лет доверяли друг другу, и вдруг какой-то там отставной недобитый жандарм...
— Так о чем он говорил? — прервал его Сталин. — Что ты вертишься, будто дятел на шампуре? Я спрашиваю: о чем он говорил?
Берия растерянно развел руками и сокрушенно помотал головой, всем своим видом вопрошая: «Зачем тебе это? К чему весь этот слюнявый разговор? Дэла дэлать нада, а нэ разгаворы разгаваривать».
Но Сталин продолжал молча, в упор расстреливать его мрачным, пронзительным взглядом.
— Если уж так просишь... — Не ожидая приглашения, Берия резко отодвинул ближайший стул, демонстративно уселся на него и тяжело выдохнул, словно только что вырвался из умопомрачительной глубины: — А о чем он мог рассказывать, Коба? Об агенте по кличке Рябой.
Сталин вынул изо рта трубку, но, забыв об этом, продолжал лихорадочно попыхивать губами,
— Который был завербован еще в 1898 году, в Тифлисе и затем в течение многих лет работал на Охранный отдел Департамента царской полиции. О мнимых арестах этого агента после каждого провала им очередной группы подпольщиков и таких же мнимых побегах.
— Что ты здесь рассказываешь, Лаврентий? — окончательно помрачнел Сталин.
— Не я, жандарм. На этого агента ставили так же щедро и дальновидно, как и на Малиновского. Охранка разрешала ему и даже в значительной степени оплачивала поездки на партийные конференции и встречи с большевиками в Финляндии, Англии, Швеции. Зато получала все необходимые сведения о действиях большевиков и полностью держала под контролем всю операцию по «изъятию» группой Камо на нужды партии денег из тифлисского банка. А затем получила в свои руки саму группу во главе с Камо. Словом, порассказал...
— И ты всему этому веришь? — впервые вздрогнул голос Рябого. — Что ты молчишь?
— Нет, - угрюмо ответил Берия после непозволительно долгого молчания. — Почему я должен верить врагу, а не тебе, Коба? Я революцию делал с тобой, а не с ним. И только так.
— Тогда зачем понадобились эти сведения? Ведь подпоручик сообщил их уже после беседы со мной.
— В основном после.
— То есть после того, как я... — запнулся «вождь мирового пролетариата», подыскивая подходящее слово, — приказал расстрелять его.
— Приказал? Если бы ты, Сосо, действительно приказал сделать это, я бы тотчас же выполнил. И только так. Но ты, как всегда, вскользь. Сейчас посоветовал ликвидировать, завтра потребуешь объяснений, почему поторопился. Разве не так? — шеф НКВД почувствовал, что представилась прекрасная возможность высказать Сталину то, что в иное время высказать не решился бы. Он не хотел повторять скорбный путь Ежова. — А для меня важно было знать, что именно известно этому негодяю. А также имена тех, с кем он делился воспоминаниями о былом. Я — ЧК, это моя профессия, мой долг. И за мной, как ты знаешь, не заржавеет.
— Много имен?
— Три. К счастью, подпоручик был не из разговорчивых.
— Врет.
— Из живых, все еще живых — два. Не думаю, чтобы Кроту удалось что-либо утаить. Распространяться об агентах у них тоже не принято... было: жандармская выучка.
— Кто они?
— Одного из этих троих мы ликвидировали по другому делу, еще Четыре года назад. Двух других разыскиваем. Но бывший жандарм вновь подтвердил, что архивы охранки уплыли за кордон.
— «Вновь»? — вскинул брови Сталин. Однако до конца выяснять не стал. — Сколько сотрудников НКВД, кроме тебя, знает о его показаниях?
— Уже только я один.
Сталин недоверчиво покачал головой и проредил пальцами прокуренные седовато-рыжие усы.
— Слишком часто мы беседуем с тобой на странные темы, Лаврентий. То невесть откуда появилась группа предателей-диверсантов. Теперь вот всплыл бывший жандарм со своими лживыми показаниями...
— Но диверсанты — это уже не «враги народа», нахватанные по доносам, — встрепенулся Берия. — Этих прислал Скорцени. Я не стал бы даже упоминать о них, будь они сколочены в группу по доносам.
— Не знаю, — долго раскуривал трубку Коба. — Не знаю.
— В любом случае все это уже позади.
— Ты так считаешь? — Сталин по-кошачьи передернул усами и принялся утаптывать пальцами отсыревший табак. — Кстати, протоколы, которые ты составил...
— Не было никаких протоколов, Коба... К чему они? Ты же знаешь, я никогда не доверяю подобные секреты бумагам. Только так. За нами...
— Эти протоколы, — не желал выслушивать его заверения Сталин, •— немедленно уничтожь. Немедленно. Это мой приказ. Услышал наконец? Приказ!
— Будет выполнено, — ничуть не смутившись, согласился Берия. — Было бы велено.
— Нет, это даже не приказ, а мой тебе совет.
— Тем более, — поднялся Берия. Но не потому, что решил, будто разговор завершен. Просто попытался спровоцировать прощание с вождем. Слишком уж опасным становилось пребывание рядом с ним. Сейчас Берия чувствовал себя так, словно хранителем всего того компромата, который пришлось выплеснуть на вождя, был не жандармский офицер, а он сам.
Однако Сталин словно бы не заметил намерений своего державного палача. Сняв телефонную трубку, вождь выжидающе посмотрел на Берию, словно напомнил: одно мое слово — и тебя нет. И в самом деле неожиданно потребовал от секретаря вызвать к нему полковника Колыванова. Разыскать и немедленно доставить в Кремль. Говоря это, он продолжал исподлобья посматривать на шефа службы безопасности. «Не думай, что это все, — слышалось в его взоре обер-энкавэдисту. — Сейчас ты заговоришь по-иному».
Вроде бы обычный «жандармский» прием, к которому он и сам не раз прибегал, пытаясь запутать или окончательно запутать арестованных. Но даже понимая это, Берия ощутил, что внутри у него все похолодело. Полковник Колыванов был из его конторы, однако Сталин непозволительно приблизил его к себе да еще и приласкал. У полковника даже появился общий секрет с вождем — что всегда крайне опасно. Лаврентий почти наяву представил себе, как, обращаясь к Колыванову, Коба, бравируя своим кавказским акцентом, говорит: «Таварыщ гэнэрал, — не забудет по такому случаю повысить в чине, — арэстуйте этаго прэдатэля и праслэдитэ, чтобы его судыли па всэй строгости савэтских законов».