Странности любви
Шрифт:
Уперлась руками в крутые плечи, желая оттолкнуть — куда там! "Минутку, — бормотала, вырываясь. — Минутку… А как… как же кофе?" — "Кофе? Ах, да! Кофе — непременно. С коньяком?"
Полина кивнула — а почему бы нет?
"Ты не торопишься?"
Сразу на "ты". Когда же имя спросить?
"Садись, — подтолкнул к дивану и принялся доставать из тумбочки кофе, мельницу, кипятильник. — Тебе с сахаром?" — поинтересовался, ссыпая в кипяток коричневый порошок и помешивая кофе мельхиоровой ложечкой.
"А Володя возит в командировки растворимый", — отметила про себя, Не
Наливая из начатой бутылки (кого-то уже угощал) пятизвездочный коньяк, он подмигнул Полине: "Мы с тобой последние русские, которые пьют армянский коньяк ереванского разлива. Ну, за. нас?"
Полина пригубила и поставила рюмку на стол. "Э-э, так не пойдет! За нас надо до конца".
Возражать не стала: надо значит надо. С непривычки задохнулась, потеряла дыхание.
"Пей кофе", — посоветовал, по-прежнему игнорируя имя. И придвинулся вплотную — ей было безразлично, коньяк приглушил неприязнь. Только натянула пониже юбку, чтобы не увидел дыру над правым коленом. Незаметно включился магнитофон. Ритмичные звуки популярного рок-ансамбля приятно смешивались в туманный коктейль с пятизвездочным армянским.
Делая вид, что смакует кофе, Полина по капле отхлебывала из чашки. Под рокот магнитофона хозяин наклонился к вырезу ее платья. "Как… как вас зовут?" — поинтересовалась Полина, отодвигаясь. "Потом, потом", — шептал, целуя ее шею, грудь, лицо. Горячие, нетерпеливые ладони, прерывистое дыхание. Жадные пальцы скользнули по ее правому бедру. Полина отпрянула, прикрывая юбкой драный чулок. Он нетерпеливо отбросил мешающую ему руку, властно притянул Полину к себе. Они молча боролись — он клонил ее к подушке, диван глухо стонал, поскрипывая пружинами. "Какой отвратительный звук!.. Какие у него липкие, неприятные губы!.. Колготки-то бесстыже сверкают замазанной лаком дырой…"
— Кто-то стучит. Слышите?
— Нет. — Он отпрянул, прислушался. — Показалось. Я ведь закрыл дверь? Кажется, закрыл.
Встал, направился к прихожей. Полина рванулась следом и, чуть не сбив его с ног, вылетела из комнаты: дверь оказалась не заперта.
В своем номере, стоя под душем — надо протрезветь к возвращению мужа — и с удовольствием подставляя пылающие щеки под прохладную струю, она, как ни странно, не чувствовала ни капли раскаяния…
Утро было мрачным. Дождь громко барабанил по железной крыше корпуса. От такого ливня никакая пленка не укроет. Студенты группами и по одному выбегали на крыльцо, задирали вверх светящиеся радостью лица и громко ругали небесную канцелярию: "Ну и погода!" "Что ж за свинство-то? Опять нас в поле не пустят, да? Только разработались…" "Товарищ командир, а мы настаиваем!" — откровенно издевались над начальством, прекрасно зная, что оно отвечает за их здоровье. "Предлагаю отпраздновать сегодня Новый год — погодка подходящая. А заодно — и праздник красоты", — Боб Беспутнов подмигнул Нефертити.
— Ты-то какое отношение к празднику красоты имеешь? — возмутилась рядом стоящая Зоя.
Наконец приехал доктор — симпатичная студентка-третьекурсница Катя Роднина. Кто-то сразу пустил слух, что она родная сестра знаменитой когда-то фигуристки. Новость породила всякие толки, и Галкин добровольно вызвался установить истину. Однако Катя разочаровала — не сестра, не родственница даже. Но разочарованный было Галкин умолял ее получше потрясти свое генеалогическое древо — Катя ему явно приглянулась.
Галкин выяснил, что Катя запоздала не по собственной воле, а из-за недоразумения: институтское начальство, забыв о запросе из райкома, заслало ее на уборку картофеля в другой район.
С появлением врача число заболеваний резко сократилось: Катя за здорово живешь справку не выдавала, и ребята изменили тактику — стали приходить к кабинету по вечерам, приглашать врача на дискотеку. Особенно старался Галкин: с гитарой устраивался в коридоре перед медкабинетом и дергал струны, перманентно мурлыча про ненаглядную певунью, с которой в стогу ночевал…
Постепенно Галкин перешел на романсы, призывая врача отворить калитку. Но поскольку Катя и тогда не отворила, Галкин в сердцах сдернул с ее двери плакат "Спасибо, доктор" и заменил его другим: "Минздрав СССР предупреждаю…"
Обидевшись на Катю, Галкин перешел к верному, как он считал, способу уесть врачиху — переключил свое внимание на Таню Миронову, открыто ухаживая за нею. Аня, делая обход, обнаружила их в одной кровати.
— Послушайте, Галкин! Я вовсе не хочу вмешиваться в вашу личную жизнь, но… нельзя же так! Вам-то что, а вот Мироновой такая популярность… Зачем?
— Так я же без всяких эмоций, Анна Ивановна, — широко раскрыл наивные глаза Галкин.
— Вы — да, но Миронова — другой человек. Подумайте над этим…
По вечерам студенты выгоняли простуду дискотекой, а днем — чаем с шиповником и гитарой.
Командир решил срочно провести первый тур конкурса красоты, пока нет работы. Но девушки запротестовали — не тот товарный вид. Катя, не в силах справиться с наплывом больных, выдавала направления в районную больницу.
Два дня лил дождь, и два дня студенты не выходили в поле — лечились, сушились.
На третий небо очистилось, и распахнулась такая яростная синь, какая бывает только в июне. Настроение у бойцов сразу поднялось, в автобус, отвозящий их в поле, входили с шутками, забыв про хилый завтрак.
— Сегодня юбилейная дата: ровно половина срока! — подсчитал Галкин. — Объявляется конкурс под девизом "Лучше двадцать раз по разу, чем ни разу двадцать раз".
Хоть и жаловались студенты, что их юмор совсем отсырел от осенних муссонов, однако предложения посыпались почти сразу:
— В двадцатый раз командир ССХО пожаловался: "Никакой дисциплины. Ну, ни-ка-кой!"
— В двадцатый раз Бобу дали совсем не Бобову делянку.
— В двадцатый раз Галкина спросили, чей же он, в конце концов: Зойкин, Катькин или уже Танькин?
— В двадцатый раз переходящий торт "Сюрприз" перешел к Мироновой-старшей.
Праздничное настроение прибавило и поле: едва ребята высыпали из автобуса, как увидели приятный сюрприз — два громадных оранжевых комбайна и прицеп с кучей пустых мешков.