Странные люди
Шрифт:
Почти не страшно было сейчас вспоминать события в душевой. Как дурной сон, который бледнеет, отступает с приходом дня. Вилкой ковыряя жарящееся яйцо, Пакость старался понять, верить ли словам Лиса про этого непонятного на потолке. Лис – это Лис. Он вон с кроссовками разговаривает и, может, даже думает, что они ему отвечают.
Он снова ковырнул белок вилкой и убавил немного огонь. Странным «Ец» был местом. И люди тут собрались странные. И отношения между ними возникали соответствующие. Взять хотя бы его и Лиса…
Лис – существо из другого мира, которое должно было
Ни братьев, ни сестер у него не было. Даже домашних питомцев. Мать категорически противилась любой живности в квартире. Сначала он был слишком мал, чтобы спорить, а потом, когда вырос, понял, что не хочет заводить ту же собаку в месте, которое и домом-то назвать сложно. Будь жив дед, он бы наверняка решился. Но тот умер, когда Пакость ходил во второй класс.
– Пакость, Пакость… – Лис придвинулся вместе со стулом и потрогал его носком кроссовки.
Он встряхнулся от неприятных мыслей и выключил газ. Лис очень вовремя вмешался и спас собственный завтрак. Иначе бы пришлось отскребать его от сковородки.
– Чего тебе?
Скрипнули дверцы буфета, и загремели тарелки.
– Не грусти, не надо. И не бойся никого. Ты же хороший, а хороших не трогают.
– Кто не трогает?
– Они. – Лис произнес это так, словно Пакость должен был сразу понять, о ком речь.
– С чего ты взял?
Тарелка с исходящей паром яичницей опустилась на стол перед Лисом.
– Лис ничего нигде не брал, Лис просто знает. Лис слышал много страшилок, и… Лис просто знает, и все. С плохими всегда что-то случается.
Горькая усмешка Пакости переросла в гримасу. Это торопливое бормотание звучало так уверенно, что младшего становилось откровенно жаль. Каким чудом он эти розовые очки на себе удержал до сих пор? Или просто сам себя убедил?
– Дурачок ты, Лис. Ни черта не знаешь. – Пакость выключил чайник и полез за чашками. – Со всякими что-то случается. И с плохими, и с хорошими. А говорят, что с хорошими даже чаще…
– А ОНИ обижают только плохих, – уперся Лис, воинственно воткнув вилку в яичницу. – Спасибо. А ты?
– Неохота… Ешь, ешь. Сейчас чай будет.
Их спор растаял в запахе свежезаваренного чая и недорогого растворимого кофе. Дождь шумел и шумел, превращая асфальтовые дорожки в каменистые горные ручьи, а тропинки и клумбы в болота. Он запер их в четырех стенах, заставив отсрочить длинные прогулки, посиделки на качелях на детской площадке или в Беседке – так они прозвали местный стадион, куда приходили, чтобы поговорить с глазу на глаз. С кем-то или с самим собой.
Пакость курил в приоткрытую форточку, пока младший бодро расправлялся с завтраком. Настроение было препаршивое, а дождь портил его еще больше. Пакость мысленно твердил этому наглому дождю, что, если ему сильно захочется бродить по территории, он не испугается холодной воды с неба и раскисшей земли. И ничего ему не будет.
Капли барабанили по ржавому карнизу раздражающе монотонно. Кап-кап-кап-кап. Так же настойчиво и невозмутимо, как и та невидимая рука сегодня, коротко стучавшая в дверь душевой. Пакость поморщился.
Он потащил сюда младшего, чтобы развеяться, а этот чудик только подлил масла в огонь. «Обижают только плохих…» Успокоить хотел, казалось бы, а волей-неволей заставил вспомнить все грехи. Ему было что вспоминать… Может, и правда расплата настала? На тупой ужастик смахивает, но сама ситуация утром словно оттуда.
– А ты все равно ничего не бойся, – неожиданно и очень упрямо заявил Лис, возрождая их прерванный разговор. Как мысли прочел. Он обернулся на стуле и смотрел неожиданно серьезно, плотно сжав губы в прямую линию.
– Лис… с чего ты вообще взял, что я хороший? – после слишком уж затянувшегося молчания спросил Пакость, выпуская дым.
Желтые глаза Лиса были сейчас почти как буравчики Немо. Впились – не выдернешь.
– А какой ты?
– Много ты обо мне знаешь?
– Немного. Но ты точно хороший…
– Точно-точно?
– Точно-точно!
Пакость глубоко затянулся, закашлялся, как будто впервые взял в руки сигарету. Он же не собирается рассказывать сейчас все Лису? Или собирается? Зачем? Может, не стоит?
– Я человека убил, Лисеныш, – прошептал он, и голос его чуть не утонул в шуме дождя. – Давно, лет восемь назад. Ну что, сильно я хороший?
«Может, эти твои ОНИ и правда существуют и за мной пришли?» Не то чтобы он сильно в это верил, но слова Лиса так крепко засели в голове, что он все время к ним возвращался.
– Кого? – Рыжий спросил сразу, не отмалчиваясь, без драматических пауз. Он говорил тем же непривычным серьезным тоном, весь такой внимательный и взрослый. Вроде и не его знакомый солнечный Лис.
– Очередного материного приживалу. У нее они меняются чуть ли не каждый месяц… От кого-то из них и меня получила… – Пакость не мог смотреть на Лиса. Он разглядывал сто лет не крашенную оконную раму, отковыривая от нее ногтем чешуйки белой краски.
– Как?
– Проклял, как еще? Он шкаф с антресолями был, тот еще бычара, а я пацан совсем, такой, как ты сейчас. – Пакость не выдержал и сплюнул на пол, стряхнул в форточку пепел. – Он сначала такой весь хороший, такой весь заботливый, а потом озверел… Надирался, руки распускал… – Он затянулся так, что сигарета истлела почти до фильтра. – Ясное дело, я его проклинал, я тогда уже понял, что если разозлюсь – будет плохо. Три раза он разбивался на машине. Три раза, представляешь, Лисеныш?! Машина в мясо, а сам как-то ж, тварь, целеньким почти оставался. Ну в четвертый ему не повезло… Влетел в столб где-то на окраине. Пока «скорая» приехала, он уже скончаться успел… В новостях передавали, сюжет показывали… Железо мятое, на асфальте кровяки полно. – Пакость передернулся. – Я в таком шоке был, когда увидел, что месяц не чувствовал в себе ничего… как отрубило. Нет, я не жалею его ни капли. Поделом. Но… Я не хотел. Просто… просто страшно все это понимать.