Странные сближения. Книга вторая
Шрифт:
— Я выпустил её в кровать Инзову перед тем, как он отправился на отдых. В точности не знаю, что там произошло, но он обнаружил змею и выбросил.
— Вот как, — кивнул офицер. — За домом следил один из наших солдат. Он слышал крики и видел, как змею выбросили в окно.
«Позор мне, — подумал Француз. — И хвала Инзову. И опять-таки вопрос: не странна ли такая смекалка для пожилого губернатора захолустной провинции, человека неглупого, но далёкого от разведывательной работы?»
— Слава Богу, старик выжил. Знаете, Александр Сергеич, это покушение
— Как я вас понимаю. А вы не знаете, чем Инзов так помешал Южному обществу?
Владимир Феодосеевич развёл руками.
— Ни малейшего представления. Вы куда-то спешили?
— В книжную лавку.
— Успеете, — махнул рукой Владимир Феодосеевич. — Пойдёмте лучше к Орлову. Только сперва… — он с опаской ступил на ледяной склон. — Мне поручено проведать Инзова, если он жив. Подождёте?
— Вы так не подниметесь, — покачал головой Пушкин. — Ещё убьётесь, поскользнувшись. Вы меня извините, но тут один безопасный путь — на карачках.
— Ничего, — гордо ответил Владимир Феодосеевич. — Как-нибудь дойду, — и, с трудом балансируя на блестящей горке, заковылял наверх.
Змея-то, наверное, погибла на морозе, — некстати подумал Александр. — Вот и первая жертва Революции. Боги жаждут, господа.
Знакомому нам семейству Раевских Владимир Феодосеевич не приходился даже отдалённым родственником. Он происходил из курской помещичьей семьи и должен был, сделав традиционную военную карьеру, выйти однажды в отставку и зажить такой же мирной помещичьей жизнью. Судьба, однако, распорядилась по-своему, и та же неведомая сила, что подсунула Пушкину на пути очередного Раевского, определила проходящему обучение в пансионе Владимиру Феодосеевичу в однокашники весь букет будущих участников заговора. От дальнейшего хода истории было уже не увернуться.
Укушенных змеёй людей он прежде не видел, и представлял себе смерть от змеиного яда такой же, как от любого другого — пена на губах, закатывающиеся глаза и — что ещё полагается отравленным? Ни одного из приведённых симптомов у Инзова не наблюдалось: у губ его вместо пены был стаканчик ликёра, глаза, окружённые морщинистой дряблой кожей, не закатывались, а смотрели прямо на Владимира Феодосеевича.
— Завтра бы пришли, — Инзов, недовольный тем, что какой-то майор поднимает его с постели, запахнул стёганый халат. — Болею я, не видите?
— Виноват, ваше высокопревосходительство, — Владимир Федосеевич собрался повинно склонить голову, но увидел руку Инзова. Правая рука Ивана Никитича опухла, сделавшись почти вдвое толще левой, тёмно-красный, с фиолетовыми пятнами отёк начинался от локтя и шёл к запястью, захватывая раздувшийся большой палец. Шумно дыша, как при простуде, Инзов спрятал руку под складками халата. Оставил подальше ликёр и, упираясь в матрац левой рукой, сел на кровати.
— Ну говорите, — пробурчал Инзов.
Владимир Феодосеевич тряхнул головою,
— У меня поручение от генерала Орлова, — сказал он. — Его превосходительство просил передать, что дивизии хорошо бы выделить ещё одно помещение.
— Казарм вам, что ли, мало? — Инзов недоверчиво сощурился, отчего глаза вовсе утонули под обвисающими бровями. Видно было, что ему и впрямь нездоровится (с такой-то рукой! — и Владимир Феодосеевич заставил себя поднять взгляд от красно-фиолетового, воспалённого — того, что укрывалось под халатом).
— Хватает, но генерал Орлов открывает так называемую ланкастерскую школу для солдат. Чтобы не проводить уроки в казармах или столовых, его превосходительство просит отвести специальный дом под собрания, где старшие солдаты и офицеры могли бы передавать младшим свой опыт и свои…
— Завтра, — поморщился Инзов. — Приходите завтра, майор, я вам сейчас ничем не могу помочь. До завтра Орлов как-нибудь потерпит, не станет трогать больного губернатора?
— Виноват, ваше высокопревосходительство, — снова сказал Владимир Феодосеевич, косясь на пурпурный локоть, выглядывающий из-под складок. Более всего это походило на гангрену — частую гостью полевых медицинских шатров, убивающую даже после пустячной раны.
Что-то ещё он говорил, чтобы оправдать свой приход, пока Афанасий со словами «Сказано — завтра, так и не беспокойте их. Хворают, не хочется им сейчас беседовать-с» не выставил майора за дверь.
— Это удивительно, — сообщил Владимир Феодосеевич, соскользнув от порога и вторично въехав в злополучный сугроб, — но Инзова, кажется, всё-таки укусила змея.
— Я слышал, такое бывает, — Орлов опустошил стакан и вытер с гладкого уса капельку. — Не то люди есть особо стойкие, не то у змеи яду мало, но случается, что выживают.
Сидели в Кишинёвском доме Михаила Фёдоровича, выстроенном посреди старого яблоневого сада. Голые яблони за окнами щетинились над сероватым снегом как полчище морских чудовищ, подступающих к усадьбе. Где-то на втором этаже играли вальс — осваивалась в новом доме молодая графиня Орлова, Катерина Николаевна. Встреч с ней Пушкин избегал.
Охотников, покуривая глиняную богемскую трубку (в отличие от всех прочих, дымящих турецкими чубуками, и Пушкина, не расстающегося со своей пенковой резной трубкой) предположил:
— Холодно. Может, змеиный яд от холода слабеет?
— Навряд ли, — Владимир Феодосеевич сидел у самого окна и покачивал ногой в такт капели. — Я видел эту жуткую oedema. Кто знал, что Инзов так крепок?
— Тем не менее, Пушкин справился с поручением, — сказал Орлов. — И я поздравляю вас, Пушкин, с окончательным, так сказать, вступлением в Южное общество.
— Заслужил доверие? — усмехнулся Александр.
— Вот именно. По меньшей мере, выполнили условия, о коих меня известил Василий. Итак, до прихода Липранди ещё полчаса, позвольте, хотя бы вкратце опишу вам, как всё обстоит на сегодняшний день.