Странные сближения. Книга вторая
Шрифт:
— Уничтожили?!
— Exactement. Сжёг, когда понял, что моё служебное положение может навлечь опасность на моих друзей.
— А шпион?
— Я не вправе это говорить, но он, вернее, она — погибла в Каменке. При взрыве. Это могут подтвердить Якушкин, Орлов, Охотников, Василий Львович и…
— Довольно, — Юшневский встал и принялся чиркать огнивом, пытаясь зажечь погасшую лампадку. Муська заворожено глядела на него стеклянными глазами. — О каменском эпизоде я наслышан, но как быть с вами…
— А себя вы
Юшневский помолчал и ответил:
— Это возможно. Но рисковать мы не будем, — и крикнул в приоткрытую дверь. — Басаргин!..
Прапорщик вбежал и встал у двери, пружинисто покачиваясь.
— Обыщите вещи господина Пушкина. Меня интересуют его бумаги и особенно шифровальный блокнот.
— Что, простите?
— Блокнот с записями. Особенно с цифрами[2], — пояснил Юшневский.
Приступить к обыску не распакованных вещей удалось не сразу. Застав в отведённой Французу комнате Никиту, развешивающего в шкафу чистые сорочки, Басаргин попросил его убраться. Никита воспротивился, заявив, что к барину кто только не совался, но без позволения никому зайти не удалось. Басаргин прикрикнул на Никиту и потянулся к стоящему у стены чемодану.
— …Зря вы так, — Пушкин взял с розетки-подсвечника серебряный гасильник и вручил Басаргину. — Приложите, рассосётся…
Басаргин прижал гасильник к заплывающему глазу.
— Я убью вашего слугу.
— Тогда я убью вас, — сообщил Пушкин. — Вы, при посредничестве Никиты, нанесёте оскорбление мне, ergo я буду с вами стреляться.
— Эвон как, — гордо сказал Никита, и тут же заткнулся, поймав взгляд Александра. — Виноват-с, — пробубнил он. — Я, ваше благородие, токмо имушчество барина защищал-с, а перед вами глубоко виноват-с.
Юшневский посмотрел на Никиту, изо всех сил изображающего раскаяние, на окривевшего Басаргина, усмехнулся и обратился к Пушкину неожиданно потеплевшим тоном:
— Ну теперь-то позвольте осмотреть ваши вещи, господин Француз. На меня, надеюсь, ваш кутильер не бросится?
— Попробуйте, — пожал плечами Пушкин. — Я не ручаюсь.
— Больше ничего, — Басаргин, одной рукою продолжавший держать у глаза гасильник, другой протянул Юшневскому стопку бумаг.
Рассевшиеся кругом Киселёв, Василий Львович, Волконский и Краснокутский с любопытством смотрели мимо Басаргина — на распотрошённый чемодан.
Перед чемоданом лежали, разложенные рядами, как тела павших в бою:
одиннадцать рубашек;
серый фрак;
чёрный фрак;
тёмно-зелёный фрак;
кирпич высотой в полную пядь, состоящий из носовых платков, сложенных один на другой;
гора
Муська, привлечённая их теплом;
два тёмно-серых жилета;
бархатный жилет глубокого цвета бордо;
жилет радужной расцветки;
ветхий сюртук;
стопка книг;
походный чернильный прибор;
двенадцать галстуков всевозможных цветов;
набор для ухода за ногтями и кожей;
трубка в футляре, обшитом снаружи замшей и внутри — красным бархатом;
бальные туфли;
сапоги;
прозрачные лосины;
непрозрачные лосины;
шестнадцать пар перчаток;
три футляра с цилиндрами;
боливар;
французское мыло;
пистолет Ле Пажа;
пороховница, шомпол, клещи для литья пуль, свинцовый брусок и кремень;
«маленький дамский вестник» (обронённый Марией не то в Тамани, не то в Кефе, в общем — романтическая вещь);
клетчатые брюки;
полосатые брюки;
серые брюки;
чернично-синие брюки;
и гора остальных вещей, не уместившихся на полу и сваленных у ног Никиты, бесстрастно глядящего на привычный гардероб своего сюзерена.
— Н-да, — Юшневский, надев пенсне, погрузился в изучение найденных Басаргиным бумаг. — Оказывать содействие… за подписью Нессельроде. А это ещё что?
— Поэма, — сказал Француз.
— Блокнота нет, — Басаргин щупал опухшую бровь.
— Его и не могло быть, — Пушкин раздражённо отодвинул вездесущую Муську, стремящуюся захватить его колени. — Всё, что было, я сжёг незадолго до отъезда из Каменки. Говорю же вам: я мечтаю видеть республику! Я хочу быть с вами, господа, и верю: вы — будущее, которое одно только и может быть у России.
«А ведь я не лгу, — понял он вдруг. — Не притворяюсь, не пытаюсь блюсти конспирацию. Агент, вступивший в тайное общество, чтобы найти Зюдена, сделался убеждённым революционером. Нессельроде разорвало бы на куски, узнай он… Но странно, ведь сейчас я думаю об этих людях, как о находящихся где-то по ту сторону, не до конца близких мне. Ужели я так легко теряю увлечение, стоит возникнуть первому противоречию между нами?»
Пушкин вдохнул и собрался продолжить о том, как он любит конституцию, но Киселёв, хлопнув по коленям, поднялся со словами:
— Вот, господа, и вся молодёжь.
— Соглашусь, — кивнул Василий Львович. — Пушкин, вы та ещё зараза, но я лично вам верю, ну.
Басаргин с Краснокутским одновременно отвернулись и сдавленно захрюкали.
— Не смешно, — укоризненно сказал Волконский. — Алексей Петрович, пожалуйста…
Юшневский наклонился к Александру и шепнул:
— Киселёв не посвящён в наши дела. Не был, до вашей речи. Но я начинаю верить, что вы не шпион. Господа, — продолжил он уже в голос, — С вашего позволения. Василий, Сергей, отойдёмте обсудить. Пушкин, подождите нас в курильне.